Вон на Вознесенском проспекте в большом доме открылсякомсомольский клуб, о чем свидетельствует нехудожественно выполненная надпись.Окна, как водится, забиты фанерой, и когда извозчик застрял на перекрестке,пропуская грузовик с веселыми работницами в красных косынках, Борис успелпрочитать объявление, написанное прямо на этой фанере чернильным карандашом.Членов клуба приглашали изучать международный язык эсперанто на предметускорения мировой революции и наступления всеобщего братства путем созданияединого языка для пролетариев всех стран.

Кроме этих чисто советских заплаток, там и тут появлялисьвывески открывающихся магазинчиков и кофеен – первые ласточки поднимающегоголову НЭПа.

Но несмотря на эти внешние признаки оживления, во всемгороде не увидел Борис ни одного починенного крыльца, ни одной покрашеннойдвери, ни одного вставленного стекла. И люди, сновавшие по улицам, кажется,донашивали дореволюционную, а то и довоенную одежду, в лучшем случаеперелицованную. По пути попалась на глаза Борису красноречивая вывеска:«Портной. Починка, штопка, перелицовка».

А ведь прежде в этом доме жил один из самых дорогих и модныхпетроградских портных, которому заказывали костюмы самые знатные щеголи города!Не он ли на старости лет вынужден заниматься штопкой и перелицовкой?

Кобыла с трудом доползла до Невского проспекта, которыйназывался теперь проспектом Двадцать пятого октября, о чем сообщила Борисуфанерная табличка на одном из домов. Серж в Париже предупреждал, что большевикипереименовали все улицы, но старожилы по-прежнему зовут Невский проспектНевским, а Садовую улицу – Садовой, а вовсе не улицей Красных Зорь.

На Невском было оживленно, несмотря на раннее утро. Спешиликуда-то озабоченные люди, барышни в маленьких шляпках и во всем коротком,пародируя парижскую моду, бодро цокали каблучками с самым деловым видом. Однадама даже отважилась надеть меховую горжетку, не боясь обвинений в буржуазномперерождении. Торопились какие-то личности в узких полосатых брюках и шапочкахпирожком. Звенел одинокий трамвай, кашляя и дымя от плохого бензина,проносились мимо автомобили.

Многоэтажные дома по-прежнему выглядели убого, смотря наулицу мертвыми окнами, как слепые, однако плакатов и табличек на стенах сталобольше. Мелькали вывески каких-то компаний, анонимных акционерных обществ,государственных трестов и других учреждений. Именно туда, как сказала БорисуМари, текла река совслужащих.

Мари выглядела совершенно спокойной, как видно, город, да иновые порядки были ей хорошо знакомы.

На одном доме высоко над головами прохожих прикреплен былкрасочный рекламный плакат. «Перья и карандаши фирмы Гаммер хороши!» –говорилось в нем, а ниже была нарисована огромная рука с карандашом.

– Иностранные концессии, – усмехнуласьМари, – есть еще лесная на Севере, под Архангельском, вывозят лес поБелому морю, и что-то мануфактурное…

– Если бы эти сволочи не начали торговать сбольшевиками, то есть де-факто не признали существование Совдепии… –Ордынцев скрипнул зубами.

– Спокойнее, – Мари ожгла его черными глазами, –возьмите себя в руки, вы не на прогулке!

Он и сам понял, что сейчас не время и не место говоритьподобные вещи.

Поравнялись со знаменитым магазином Елисеева. Он был открыт,и, несмотря на раннее время, двери все время пропускали людей. Богато украшеннаявитрина ломилась от всевозможных колбас, окороков и головок сыра.

– Однако! – Борис едва не свернул себе шею, глядяна этакое изобилие, пока Мари не обратила его внимание на небольшое объявлениев нижнем углу витрины. «Господ налетчиков просят не беспокоиться, в витриневыставлены муляжи».

Извозчик по Троицкому мосту переехал Неву, всю в темныхпромоинах и полыньях, и выехал на Петербургскую сторону. Миновали некогданарядный Каменноостровский проспект, на котором особенно явственно сказалисьгоды разрухи и запустения, свернули на Большой и вскоре оказались в той частиПетрограда, которая всегда напоминала Борису тихую русскую провинцию.Плуталова, Бармалеева, Подковырова улицы, деревянные одноэтажные, много –двухэтажные домики, в окнах которых в прежние времена можно было увидетькокетливые кружевные занавесочки и пышные герани…

Сейчас эти окна были большей частью забиты фанерой илизаткнуты старыми одеялами. От бесполезных довоенных гераней не осталось иследа, а кружевные занавесочки либо выменяли на муку в голодную зиму, либоспрятали в сундук, как опасный признак мещанства и буржуазного разложения.

Пролетка углубилась еще далее в закоулки Петербургскойстороны. Пошли одна за другой Зеленины улицы – Большая Зеленина, МалаяЗеленина, Глухая Зеленина…

На этой-то последней возле неприметного одноэтажного домикас плотно занавешенными окнами и остановился извозчик.

– Хорошо довез! – приосанился ванька. – Светерком, как говорится. Надо бы добавить, хоть тысяч сто…

– ГПУ тебе добавит! – отозвался на эту очевиднуюпровокацию грубый Саенко, моментально позабыв, что совсем недавно набивалсяизвозчику в земляки.

Извозчик, впрочем, ничуть не обиделся. Он действовал побезотказному принципу «Не прошло, и ладно». Легонько стегнув свою кобылу, онукатил обратно.

Седоки, выбравшись из пролетки, подошли к домику.

Домик этот выглядел как-то угрюмо и неприветливо.

Мари настороженно огляделась по сторонам и условным стукомпостучала в окно.

Тут же в окне приподнялась дерюга, используемая вместозанавески, из-за нее выглянула мрачная физиономия, оглядела гостей и сноваскрылась. Прошло еще несколько минут, прежде чем с ужасным скрежетом отвориласьвходная дверь. На пороге появился сгорбленный старик в валенках и отороченноймехом безрукавке.

– Кто такие будете? – проворчал старик, зановооглядывая приезжих.

– К Петру Спиридоновичу, – сухо ответилаМари. – Долго нас будешь на улице держать?

– А это уж сколько надо, столько и подержу! –ответил старик нелюбезно. – Допустим, это я Петр Спиридонович. А вот ктовы такие, мне ничуть не известно!

– Мы от Марфы Никитичны! – ответила Мари.

– Ну, коли от Марфы, так заходите! – Старикпосторонился, но теплоты в его голосе не прибавилось.

Гости прошли в сени, заваленные всевозможным хламом, начинаяот сломанного санного полоза и заканчивая гнутой самоварной трубой,проследовали через «чистую комнату», которая, впрочем, не отличалась чистотой,но зато была жарко натоплена. В этой комнате хозяин остановился, зыркнул назанавешенные окна и только потом отодвинул в сторону посудный шкафчик. За этимшкафчиком обнаружилась небольшая дверка, ведущая еще в одну комнатку.

В этой-то комнатке приезжих встретили их старые знакомые –Серж и Луиджи.

– Долго же вы добирались! – проговорил Серж послеобычных приветствий.