– На что жалуетесь, милостивый государь? –осведомился доктор, вытирая руки полотенцем и глядя на вошедшего поверхочков. – Или вас следует именовать товарищем?

– В товарищи не рвусь, – ответил Борис, подходя кврачу. – А жалуюсь на боли в желудке.

– Ну, батенька! – Доктор весьма оживился. –Вы меня просто порадовали!

– Чем же? – удивился Борис.

– Да я, честно говоря, уже отвык от простых, честныхдовоенных болезней! В восемнадцатом и девятнадцатом году в основном приходилосьмне лечить раны – колотые, резаные, огнестрельные… ну, попадались, конечно,ушибы, контузии, обморожения… нередки были случаи голодной анемии, а вот прежниеболезни – такие, как радикулит, геморрой, подагра, – совершеннопрекратились, как будто люди перестали ими болеть. В особенности редки сталижелудочные болезни – гастрит, язва… подозреваю, что они прошли отнедостаточного питания. Многие мои коллеги уверены в целебной силе голода! Стех пор, конечно, многое переменилось, раны попадаются реже – разве что господаналетчики изредка заглядывают. Но теперь в основном приходят пациенты сзапущенным сифилисом. И тут вдруг заходите вы и жалуетесь на желудок. На менясловно прежними временами повеяло!

Доктор так расчувствовался, что снял пенсне и промокнулглаза чистой марлевой салфеткой. Затем, снова водрузив пенсне на нос,приблизился к пациенту.

– Покажите язык, милостивый государь! Гм… странно… языкчистый… и склеры глаз хорошего цвета… Здесь больно? Нет? А здесь – тоже небольно? Ну тогда я просто не знаю, что вам посоветовать! Разве что суткивоздерживаться от пищи, это обычно замечательно помогает…

– Простите, доктор, – проговорил Борис, когда врачзакончил осмотр, – честно говоря, я посетил вас не только в медицинскихцелях…

– Так вы налетчик? – изумился Вайсеншток. – Ясовсем перестал разбираться в людях! У вас такие хорошие глаза… я подумал, что выприличный человек… но если вы налетчик – сегодня не самый удачный для вас день,вряд ли вам удастся у меня поживиться…

– Успокойтесь, доктор! – оборвал его Борис. –Я вовсе не налетчик. Я старый знакомый вашего соседа, Павла АристарховичаРтищева. Не знаете ли вы, что с ним стало и где он сейчас живет.

– Ах, молодой человек! – Доктор снова снялпенсне. – Значит, я еще немного разбираюсь в людях! Так вы не налетчик?Это хорошо!

– Так что насчет Ртищева?

– Вряд ли я смогу обрадовать вас так, как вы обрадовалименя. Думаю, что Павла Аристарховича нет в живых. Кажется, в девятнадцатом годуего забрали в ЧК, и с тех пор о нем нет ни слуху ни духу. В квартире егопоселился какой-то видный советский деятель, но, судя по всему, эта квартиранесчастливая: не прошло и полугода, как этого деятеля арестовали и расстреляли,а на его место вселился чекист. Но и тот недолго прожил, месяца три, не больше…

– Что, тоже арестовали?

– Совершенно верно! По обвинению в превышении власти.Вместо него поселили работника Коминтерна, но моя кухарка сообщила, чтоминувшей ночью арестовали и этого, за шпионаж. Кухарки, знаете ли, всегда оченьхорошо информированы…

– Сейчас из его квартиры вышли трое чекистов…

– Ну ясно! Устроили в квартире засаду, ждут, кто придетк этому коминтерновцу…

Борис снова порадовался, как удачно на этот раз выпутался изнеприятностей: если бы он постучал в квартиру Ртищева, не миновать бы емуобвинения в шпионаже!

Он распрощался с симпатичным доктором и вышел на улицу,благополучно миновав бывшую квартиру Ртищева на третьем этаже. Отмахав пешкомнесколько кварталов и сдерживая желание оглянуться, Борис наконец замедлил шаг,закурил папиросу и задумался.

Милейший доктор был не прав, утверждая, что профессораРтищева нет в живых. Во всяком случае, после ареста в девятнадцатом году еговыпустили, раз он сумел передать информацию в Париж. Где он живет? Да гдеугодно.

С другой стороны, если Ртищев просил прислать Бориса, сталобыть, верил, что Борис сумеет догадаться, где его искать.

Что ж, Борис знает только еще одно место, где он встречалПавла Аристарховича, – дача в Озерках. Он понятия не имеет, цела ли дача икто там сейчас живет, но это единственное место, где можно искать профессораРтищева.

Правда, Серж не велел ему соваться никуда, кроме квартиры.Но Борис решил, что до встречи в чайной остается еще часа три, он как разуспеет проверить дачу.

До Озерков было далековато. Борис на этот раз решил взятьизвозчика, свистнул проезжавшему мимо ваньке. Услышав, что ехать нужно аж вОзерки, и оглядев седока, тот замотал головой:

– Не, гражданин барин, туды не поеду! Нехорошее место…лошадь отберут, пролетку отберут, хорошо, если самого не пристукнут! Не проси,и за три мильона не поеду! Опять же, кто тебя знает – может, ты налетчик! Щастакой народ – прости, Господи! Отца родного за двугривенный прирежут!

Не сломленный первой неудачей, Борис засвистел следующемуизвозчику. Тот тоже не согласился ехать в Озерки. Только третий извозчик,старый вологодский крестьянин на разбитой двуколке, запряженной полуживойклячей, такой же старой, как хозяин, кряхтя и охая, согласился отвезти Бориса вОзерки за два миллиона.

Кляча, екая селезенкой и спотыкаясь на торцах мостовой,неспешно плелась через Петербургскую сторону. Извозчик попался разговорчивый:он то что-то недовольно бормотал себе под нос, то разговаривал со своейлошадью, убеждая ее прибавить шагу и обещая по возвращении домой угоститьовсецом. Тут же он начинал громко жаловаться на дороговизну овса, хлеба ипрочих жизненных припасов, на свою поясницу, которая ноет мало того что ковсякой непогоде, так еще и ко всем революционным праздникам.

Из темной подворотни выскочил мальчишка лет десяти в рваномтреухе, запустил в дряхлую клячу камнем.

– У, ирод! – Извозчик замахнулся на малолетнегохулигана кнутом, но того уже и след простыл.

– Что с него выйдет, окромя налетчика? –проговорил старик, повернувшись к седоку. – Не, товарищ барин, как хотите,а пока все нонешние мальчишки не перемрут, порядка в России не будет!Анафемское племя!

Лошадь тихонько заржала, словно возражая хозяину.

– А ты чего тут агитируешь? – напустился на неестарик. – Тебе пока что права голоса никто не давал! Не было такого указу,чтоб лошадям агитировать! Ты вон лучше топай поживее, ногами шевели, а то досамого лета тащиться будешь! Ползешь, понимаешь, нога за ногу, как антидюрингкакой-нибудь! – Тут же, по непонятной аналогии, он переметнулся на вопросыгигиены и здравоохранения: – Вот ты, товарищ барин, судя по внешности, ученыйчеловек. Может, даже грамотный. Вот, к примеру, какой платформы ты придерживаешьсяотносительно тифа?

– Платформы? – недоуменно переспросил Ордынцев,который все еще не мог привыкнуть к новому совдеповскому жаргону. – Какойеще платформы?