– Так, к примеру, ходила тут одна грамотная,агитировала, что тиф происходит по причине вошей. Что от грязи воши заводятся,а через них уже тиф происходит. Так что если мыться чаще и волоса керосиноммазать, так будто и тифа не будет.

– А вы разве с этим не согласны?

– У меня на этот счет имеются личные конкретныевозражения. Ты, товарищ барин, посмотри: воши, они завсегда были, и при НиколаеВтором Кровавом, и при Александре Третьем Миротворце, и даже при АлександреВтором Освободителе. Воши-то были, а тифа не было! Ну, если и был, так самуюмалость. Не так, чтобы от него народ цельными губерниями мер. Так что я такполагаю, что неверная эта агитация! Вовсе не от вошей тиф заводится!

– А от чего же? – заинтересовался Борис.

– Известно отчего! От гнилой овощи! – поучительнопроговорил старик. – Еды хорошей нету, а если и есть – так такая дорогая,что не подступишься. Вот народ с голодухи и лопает всякую гнилую овощь!Оттого-то тиф и пошел. А они все насчет воши агитируют. Дали бы народу жратькак следует, вот бы и тифу не было. А то все только насчет чистоты да вшейталдычат!

– Интересная гипотеза! – проговорил Борис.

– Ты, товарищ барин, зря на меня такими словамивыражаешься! – обиделся старик. – Я, между прочим, не какая-нибудьгипотеза, я почитай всю Крымскую войну прошел!

Борис хотел что-то ответить, но старик огляделся по сторонами объявил:

– Ну, вот они – твои Озерки! До Озерков подряжались,так что, стало быть, попрошу рассчитаться по совести, а дальше я не поеду:места тут нехорошие, опасные.

Ордынцев отсчитал извозчику оговоренные два миллиона, тот,по заведенному порядку, заявил, что надо бы прибавить по случаю дороговизныприпасов, но без особенного энтузиазма, и затем, легонько хлестнув свою клячу,отправился восвояси.

В обратном направлении его лошадка побежала быстрее – должнобыть, поверила, что ей перепадет немного овса.

Борис огляделся по сторонам.

Неужели это Озерки, дачное место, облюбованное всейпетербургской публикой?

Он вспомнил «Незнакомку» Блока:

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И бредит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Над озером скрипят уключины

И раздается женский визг…

Только озера и остались неизменными с той безвозвратноушедшей поры. Не осталось тех ресторанов, в которых гуляли купчики и артисты,присяжные поверенные и журналисты, в которых и сам Блок проводил бессонныеночи. Богатые пригородные дачи сгорели или разобраны на дрова, а те, которыечудом уцелели, стоят заколоченные. А жители этих дач, завсегдатаи этихресторанов – где они? Если кто-то из них и выжил, разметала их безжалостнаясудьба по всему миру – от Харбина до Парижа, от Берлина до Константинополя…

Борис шел вдоль озера, припоминая свое детство.

Вот здесь, на этом месте, стояла дача доктора Корфа. С егодочкой, Оленькой Корф, Боря дружил в детстве. А вот там, за тем поворотом,стояла их дача, а напротив нее – чудесный дом дяди Па, Павла АристарховичаРтищева…

Борис повернул в боковую улочку – и сердце его защемило.

На месте дачи Ордынцевых осталось только давно остывшеепепелище. Большая часть дома Павла Аристарховича была разобрана на дрова, отнего уцелел только один флигель, но и там окна были заколочены. Лужайка возледома, где прежде были нарядные качели, где стоял под сосной летний стол ссамоваром, была теперь перекопана, должно быть, кто-то устроил на ней огород.

Приглядевшись, Борис заметил, что одно окно во флигелесохранилось, больше того – ситцевая занавеска на нем шевельнулась, как будтоиз-за нее кто-то следит за прохожим.

В сердце Бориса проснулась робкая надежда.

Вдруг дядя Па прячется здесь, в уцелевшем флигеле своейдачи?

Борис толкнул калитку, прошел по разрытому участку,приблизился к флигелю, стукнул в дверь.

Какое-то время в доме царила тишина, затем за дверьюпослышались шаги, заскрипели половицы, дверь приоткрылась, в щель выглянулатолстая баба с завязанной щекой.

– Чего надо? – спросила она, окинув Бориса тяжелымвзглядом с ног до головы. – Спирту нет! Нет спирту! Понятно? Ходют иходют, будто не понимают!

– Ты с кем там, Клавка, разговариваешь? – раздалсяза спиной бабы хриплый мужской голос.

– Ни с кем, Митрий Василич! – крикнула баба заплечо. – Господин за спиртом пришел, так я ему говорю, что нету!

– Какой еще господин? – В темноте за спиной у бабыпоявился здоровенный детина, до самых глаз заросший щетиной. – Этот, чтоли? – Он уставился на Бориса мрачно, сверкнул фиксой. – Ты бы,гражданин, проваливал по-хорошему! Никакого спирту у нас нет!

– Да я не насчет спирта, мне бы узнать про бывшегоздешнего хозяина, Павла Аристарховича… Не знаете ли, где он сейчас живет?

– Эвон чего! – Заросший детина вызверился наБориса. – Бывшие хозяева все или по заграницам разбежавшись, или в чекерасстрелянные, и ты, господин хороший, иди прочь, пока цел! А то не ровен часза тобой тоже чека притащится, а нам с Клавкой это без надобности! У нас и безтебя неприятностев хватает!

– Извините. – Борис попятился. Он и сам понимал,что зря сюда пришел, зря стал задавать свои вопросы. Теперешние здешние жителине имеют никакого отношения к прежнему миру, к его миру, и спрашивать их проПавла Аристарховича Ртищева так же бесполезно, как спрашивать о нем, к примеру,американских индейцев или африканских негров. Да, пожалуй, не толькобесполезно, но и опасно.

Борис вспомнил, что извозчики не хотели везти его в Озерки,поскольку место здесь опасное, бандитское, и торопливо пошел прочь, чувствуяспиной тяжелые взгляды жильцов ртищевского флигеля…

Он покинул участок Павла Аристарховича, вышел к озеру,поверхность которого подернулась рябью от налетевшего ветра.

Здесь детьми они играли в индейцев, здесь ПавелАристархович, увлекавшийся идеями основателя движения скаутов, английскогополковника Роберта Баден-Пауэла, устраивал для них походы, учил строить шалаши,разжигать костер без помощи спичек…

В дупле одного из вековых дубов они устроили тогда тайник, вкотором прятали секретные записки, написанные на языке индейцев сиу, которыйсами же и выдумали под руководством того же дяди Па…

Борис с удивлением убедился, что создания природы болеедолговечны и прочны, чем творения человеческих рук. Те дубы, которые он помнилс детства, сохранились. Вот и тот самый, в котором был их индейский тайник…

Он подошел к дереву.

Прежде, чтобы проверить тайник, ему приходилось вставать нацыпочки или даже подтаскивать к дубу какой-нибудь чурбан, теперь же он легкодотянулся до дупла.