– Выходит, все, что она говорила, кажется тебесправедливым? – уточнил Сергей.

– Не все. – Маша задумалась, подыскивая точныеслова. – Видишь ли, Юлия Михайловна была очень наблюдательной.Безжалостной, но при этом проницательной. Она хорошо знала людей, но каждогочеловека она лучше всего видела с одной стороны – с темной. Представь астрономас другой планеты, который наблюдает Луну только с той стороны, где нет света.

– Хочешь сказать, Вероникина мать как раз и была такимастрономом?

– Да, примерно. Взять хоть Ирину. Она действительноистерична, и, наверное, у нее будут проблемы с мужчинами.

– Так Ледянина напророчила? – усмехнулся Бабкин,вспомнив, как тетушка сватала ему подрастающую Ирину.

– Да. Она настолько выразительно отчитала Иринуоднажды, что мне тоже стало казаться, будто Ирка – всего лишь глупая истеричка,которая любого мужика оттолкнет своим мерзким характером. Понимаешь, какая-тоинерция срабатывает: вот Юлия Михайловна сказала что-то, и ты думаешь: «Надоже, и в самом деле так оно и есть!» Находишь в человеке одно подтверждение еесловам за другим и только спустя некоторое время начинаешь понимать, что в неместь и другие черты, про которые она не говорила. Может быть, не замечала, аможет, не хотела замечать. Знаешь, Ирина ведь очень предана своей семье. Онаранимая девочка, но ведь смогла поддержать Веронику не хуже многих взрослых.Даже, пожалуй, лучше. И о Димке она заботится. Она вообще неплохой человечек. Яне сразу это поняла, потому что после слов Юлии Михайловны видела в ней толькоплохое. Так же, как и в Мите. Помнишь про суслика?

Бабкин кивнул. Конечно, он помнил.

– Интересная особенность, – заметил он. –Сильная личность была ваша Юлия Михайловна.

На крыльце раздалось сопение, послышался стук сброшенногоботинка, и Димка прискакал на веранду на одной ноге. В руке он сжимал доску снепонятными углублениями.

– Вот, посмотрите, – ткнул он доску под носБабкину. – Арбалет!

Снаружи послышался возмущенный голос Кости:

– Это не арбалет, а только заготовка! Димка, иди сюда!Дядя Сережа, не смотрите, он еще недоделан!

– Нам прищепка нужна, – доверительно сообщилБабкину Димка. – И резинка. Мы будем ворон стрелять.

– Нет, не ворон. – Костя появился в дверях. –Будем по мишени стрелять стрелами. Мам, можно?

– Можно, можно, – рассеянно ответила Маша, и тутвзгляд ее упал на кроссовки сына. – Костя, почему в обуви на верандузаходишь? Брысь!

Вместо Кости мимо нее за дверь стрелой промчался Димка,вспомнивший про одну обутую ногу. Костя на материнский призыв не обратилособого внимания.

– Сухо же в саду! – оправдался он. – Мам, мнеза молоком сегодня нужно идти? – заторопился спросить мальчик, заметив,что она собирается высказать ему все, что думает о чистоте его кроссовок.

– За молоком? – задумалась Маша. – Нет,Костя, наверное, не надо. Там еще осталось в банке.

– Вот и хорошо! – обрадовался Костя. – А тоне хотелось идти. Мам, ты нам резинку дашь? Только толстую!

– У меня нет, – огорчилась Маша. – НужноВеронику дождаться. Или из твоих трусов вынуть.

– Из трусов не надо, – вмешался Бабкин. – Умоей тетушки, Костя, есть черный сундучок, а в нем сто мотков резинок. Заходи,мы с тобой вместе выберем.

– А тетушка разрешит? – настороженно спросилКостя. – Ругаться не будет?

– Тетушки никогда не ругаются на любимыхплемянников, – усмехнулся Бабкин. – К тому же мы ей не скажем.

Мальчик улыбнулся и уже собирался уходить, но тут Бабкинсосредоточился на том, что только что кольнуло его слабой иголочкой.

– Костя, – с легким недоумением спросил он, –ты за молоком к Леснику ходишь?

– К нему, – ответила вместо сына Маша. – Ачто?

– Степан Андреевич человек незлой, детей любит, –ответил Сергей. – Почему же ты сказал, что не хочешь к нему идти?

Костя задумался, остановившись в дверях. Наконец посмотрелпрямо на Бабкина карими глазами, в которых играло солнце, и проговорил сМашиными интонациями:

– Во-первых, он пьяный. Во-вторых, он меня про тетюВеронику расспрашивал. Мне не понравилось.

– О чем расспрашивал? – хором спросили Маша иСергей.

– Ну, – пожал плечами Костя, – как она себячувствует… не переживает ли из-за дяди Мити… – Нахмурился и припомнил: –Еще сказал что-то вроде того, что, может, для тети Вероники будет лучше, раздядю Митю в тюрьму посадили. Кажется, так.

Маша с Бабкиным переглянулись.

– Спасибо, Костя, – кивнул Сергей, и мальчик тутже выскочил за дверь, а секунду спустя его голос уже зазвучал где-то в глубинесада. – Странно, от Лесника я такое не ожидал услышать, – задумчивопроговорил он. «Значит, мальчика расспрашивал про Веронику… Почему же сам непришел посочувствовать?»

Он поднялся со стула.

– Дойду-ка я до Степана Андреевича, побеседую с нимнемного, – сказал Бабкин Маше. – Что-то не нравится мне в егоинтересе, вот только что – сам не пойму. Сюда бы Макара, он у нас отличаетсяобостренной интуицией.

– Я с тобой пойду, – внезапно решила Маша. –За мальчишками Ирина присмотрит. Ты не возражаешь?

Бабкин не возражал, и пять минут спустя они быстро шли понаправлению к дому Лесникова, подгоняемые смутным ощущением, что СтепануАндреевичу есть о чем рассказать им.

Лесник промаялся полдня, сам не понимая, отчего. Улегся былов кровать, но голова оставалась тяжелой, словно колокол, и временами так жегудела, мешая заснуть. Морщась и кряхтя, Степан поднялся, побродил бесцельно подвору, доплелся до пруда за задним двором и полчаса сидел на берегу, наблюдаяза водомерками, стремительно скользившими по черной глади. Пруд по краямзатянулся ряской, и Лесников решил в ближайшие дни почистить его. «Запустил явсе, запустил, – сокрушенно подумал он. – И дом, и огород, и дажеМашку с Глашкой. Пасу их кое-как».

У воды ему стало лучше – голова перестала болеть, ушлатошнота. Лесник смотрел на воду, по которой плавали мелкие ярко-зеленыелисточки, но видел лицо Вероники – заплаканное, нежное. Вероника грустносмотрела на него большими голубыми глазами, беззвучно шевеля губами. Степан моргнул,и видение исчезло.

«Любит она мужа, – с болезненной откровенностью сказалсебе Лесник. – Страдает без него, дураку понятно. Беда, беда… Эх, не посвоему хотению нужно поступать, а по совести. Совесть-то осталась у тебя,Степан? – спросил он самого себя. – Или всю пропил? Видать, не всю. Ас тобой что делать? – Теперь перед его мысленным взглядом появилось лицочеловека, которого он встретил утром возле бани. – Не объяснишь, неуговоришь…»