— Ах, Жюстина, если бы ты была здесь!.. Но я все равновозьму тебя, Жюстина, ты побываешь в моих руках, чтобы не думала, будто яоказал тебе гостеприимство просто так… я жажду увидеть твою жопку и я ее увижу…я выпорю ее, о, как сладко я ее выпорю, твою чудную жопку, Жюстина! Ты еще незнаешь, что значат мои желания, когда их порождает разврат!

В этот момент Селестина, отложив розги, оперлась руками вподлокотники кресла и, приподняв свои ягодицы, бросила брату вызов, но Роден,вознамерившись не расходовать свои силы, а беречь их, довольствовалсянесколькими шлепками, двумя или тремя укусами и попросил сестру пойти задетьми, которых он предназначал для сладострастной экзекуции. Воспользовавшисьэтой паузой, Жюстина прильнула к своей подруге и прошептала:

— Боже мой! Ты слышала, что он задумал со мной сделать?

— Ах, милая подружка, — ответила Розали, —боюсь, что тебе этого не избежать, но если бы это случилось, ты была быединственной, кто покинул этот дом нетронутой.

— Я убегу, — сказала Жюстина.

— Это невозможно,, — возразила Розали, —отцовская профессия дает ему право держать двери на запоре, и этот дом похож намонастырь. В случае попытки сбежать тебя сочтут соблазнительницей или воровкойи отправят в Бисетр[25]. Самое разумное — это потерпеть.

Здесь послышался шум, который заставил наших шпионок вновьприльнуть к щели. Селестина ввела в комнату девочку четырнадцати лет, белокуруюи соблазнительно красивую, как сама Любовь. Бедняжка, вся в слезах, в ужасе оттого, что ее ожидало, дрожа всем телом, приблизилась к своему наставнику; онаупала ему в ноги и стала молить о пощаде. Но несокрушимый Роден в предвкушенииэкзекуции уже разжигал первые искры своего сладострастия, и они вырывались изего сердца безумными взглядами.

— Нет, нет! — воскликнул он. — С вами этослишком часто повторяется, Жюли, и я уже начинаю жалеть о своейснисходительности, которая только подтолкнула вас к новым проступкам. Что жекасается последнего, его серьезность переходит все границы, и мое мягкосердие…

— Опомнитесь, брат, — вмешалась Селестина, —о каком мягкосердии вы говорите! Вы же поощряете эту девчонку к непослушанию, иее пример будет заразителен для всего заведения. Вы уже забыли, что этамерзавка только вчера, входя в класс, сунула записку одному мальчику…

— Этого не было, — ответила кроткая девочка сквозьслезы, — это неправда, сударь, поверьте мне… я на такое неспособна.

— Не верь этим упрекам, — быстро проговорилаРозали на ухо Жюстине, — они это придумали нарочно, чтобы иметь предлогдля наказания; эта девочка — сущий ангел, отец так суров с ней, потому что онаотпирается.

Между тем сестра Родена развязала шнурок, поддерживающийюбки девочки, которые тут же упали к ее ногам, и, высоко подняв нижнюю рубашку,обнажила перед взором своего брата маленькое изящное, исполненное скрытогосладострастия тело. Развратник овладел руками девочки и привязал их к кольцу,прикрепленному к балке, которая стояла посреди комнаты и служила этой цели,затем взял связку розг, вымоченных в уксусном растворе и приобретших ещебольшую гибкость и упругость, заставил сестру взять в руки свой член, и она,опустившись на колени, настраивала его, пока Роден готовил себя к самойжесткой, самой кровавой операции.

Грозу возвестили шесть не очень сильных ударов; Жюлизатрепетала… Несчастная, она больше не имела возможности защищаться, потому чтомогла двигать только своей красивой головкой, трогательно повернутой к палачу;ее волосы были растрепаны, слезы заливали прекраснейшее в мире лицо… самоенежное и беззащитное лицо. Роден некоторое время созерцал эту живописную картину,воспламеняясь, и вот его губы слегка прикоснулись ко рту жертвы. Он неосмелился поцеловать ее, не посмел слизать слезы, исторгнутые его жестокостью;одна из его ладоней, более дерзкая, чем другая, пробежала по детским ягодицам…Какая белизна! Какая красота! Это были розовые бутоны, которые возложили налилии руки граций. Каков же должен быть человек, решивший подвергнуть пыткамтакие нежные, такие свежие прелести! Какое чудовище могло черпать удовольствиев юдоли слез и страданий? Роден продолжал созерцать, его суетливый взглядпробегал по обнаженному телу, его руки наконец осмелились осквернить цветы,предназначенные для этого. Распутник приступил к божественным полушариям,которые волновали его сильнее всего, он то растягивал их в стороны, то снова сжимал,впитывая взором их волнующие изгибы. Только они привлекали его внимание, хотясовсем рядом находился истинный храм любви, а Роден, верный своему культу, несоизволил взглянуть на него, будто боялся его даже увидеть. Как только этотзлополучный предмет оказывался в поле его зрения, он старательно прикрывал его:самая незначительная помеха отвлекала распутника. В конце концов его яростьдостигла предела и выразилась в гнусных инвективах: он начал поносить ужаснымисловами и осыпать угрозами бедную несчастную девочку, не перестававшую трястисьвсем тельцем под ударами, готовыми вот-вот разорвать ее. Селестина продолжалавозбуждать его, обезумевшего от страсти.

— Пора, — наконец произнес он, — теперьприготовьтесь страдать.

И злодей своей сильной рукой, сжимавшей инструменты жестокойпохоти, обрушил на жертву двадцать хлестких ударов, которые вмиг сделалиярко-красным, даже багровым, нежно-розовый восхитительный румянец девичьейкожи. Жюли испускала истошные крики, крупные слезы застилали ее прекрасные глазаи падали жемчужинами на ее столь же прекрасные груди; от этого Родея разъярилсяеще пуще и, вцепившись руками в истерзанное тело, начал гладить и теребить его,очевидно подготавливаясь к новому натиску. И вот Роден приступил к нему,подгоняемый сестрой.

— Ты ее щадишь! — хрипло закричала мегера.

— Нет, нет! — Теперь каждый удар Роденасопровождался мерзким ругательством, угрозой или упреком.

Пролилась первая кровь, Роден пришел в восторг; оннеизъяснимо наслаждался при виде кричащих доказательств своей жестокости; егонабухший орган вспенивался спермой; он подступил к девочке, которую держалаСелестина и демонстрировала брату желанный зад. Содомит начал штурм.

— Вставь его, — шепотом приказал он сестре. Вследующий миг самым кончиком головки громадного орудия он слегка примял самуюсердцевину розового бутончика; казалось бы, ничто не препятствовало дальнейшемупродвижению, однако он не посмел двинуться дальше. Селестина снова затормошилаего, он возобновил флагелляцию и закончил тем, что широко раскрыл потаенныйприют восторга и сластолюбия. Казалось, он утратил всякое представление ореальности и перестал соображать. Он грязно ругался, богохульствовал,выкрикивал проклятия. С еще большим рвением он обрушился на все прелести,которые мог охватить взглядом: поясницу, ягодицы, бедра; все, исключаякрохотной, прелестной, нетронутой вагины, подверглось тщательной экзекуции.Сестра возбуждала его с таким азартом и усердием, что можно было подумать,будто она работает ручкой насоса. Между тем злодей остановился, онпочувствовал, что продолжение чревато потерей сил, которые были ему необходимыдля новых утех.