— Довольно, друг мой, — сказал Роден, —теперь посношайся со своей сестрицей, только обязательно в зад! Нет ничегоприятнее, чем прочистить задницу, которую ты перед этим выпорол. Я же будутвоим наперсником и облегчу твою приятнейшую задачу.

Он схватил юношеский член, приблизил его к ягодицам Леоноры,смочил языком ее задний проход и инструмент ее брата, соединил ихсоответствующим образом, положил пальцы юноши на клитор пациентки, а самприготовился содомировать Фьерваля.

— Забирайся ему на спину, — приказал онРозали, — а я буду сношать этого Амура и ласкать тебе задницу;

Марта будет продолжать пороть меня, а моя сестра почешет мнеладони своими прекрасными ягодицами… О дьявольщина! Какое блаженство! —вскричал сластолюбец, возносясь на седьмое небо. — Может ли бытьчто-нибудь приятнее? Впрочем, конечно может, — тут же поправилсяон, — и в этом меня убедишь ты, Розали, вернее твой бесподобный зад.Короче говоря, я буду содомировать свою дочь.

— Какой же ты ненасытный, — попеняла емуСелестина. — Все-то тебе мало.

— А как ты думала, сестра? Может ли быть иначе притаких вкусах, как у меня? Да и тебе ли удивляться! Ты ведь самая похотливая изженщин и прекрасно понимаешь мои причудливые прихоти… Но погодите, прежде чемсоставить группу, которая наверняка будет стоить мне немалой дозы спермы,давайте еще немного развлечемся.

Становитесь на колени с в следующем порядке: Леонора ко мнезадом, Фьерваль — лицом, моя сестрица — задом, Марта — лицом, Розали возьмет вруки мой орган и будет вставлять его во все храмы по очереди, и я каждомузасвидетельствую свое почтение. Как только я войду в очередную пещеру, онавзберется на диван, прижмется к моему лицу задницей и заставит меня, будтопротив моей воли, целовать себе ягодицы и маленькую розовую дырочку… Ах,негодница, — сказал он дочери, добравшись до последнего храма, то есть дорта Марты, — ах, злодейка, я накажу тебя за твое дерзкое и непристойноеповедение! Надо же: она заставила облизывать свой зад человека, которомуобязана жизнью! Еще немного, и она раздавила бы мне нос. Бессовестное создание,я тебе покажу, как издеваться над отцом.

Оставив свой член во рту Марты, он взял многохвостую плеткус железными наконечниками и набросился на дочь. Скоро несчастная девочка была вкрови от поясницы до колен. Сразу вслед за орудием пытки он впивался вистерзанные места губами, и все тело жертвы, в том числе задний проход, но исключая,разумеется, вагину, было облизано самым тщательным образом. Затем, почти неменяя позиции, только сделав ее более удобной, Роден проник в тесный приютистинных наслаждений. Злодей содомировал свою дочь, Фьерваль содомировал егосамого, взор Родена услаждало великолепное седалище Леоноры, которое он осыпалпоцелуями, справа и слева под руками у него находились еще две задницы —гувернантки и сестры. Чего еще было ему желать? Он судорожно перебирал руками,он целовал, он взламывал узкую брешь, в его заднице подобно поршню действовалчлен юноши, кроме того, он тысячью поцелуев, один страстнее другого, изливалсвой восторг на предмет, который чтил больше всего на свете. Наконец бомбавзорвалась: горячая жидкость залила потроха его дочери, и обезумевший либертенвкусил самые сладостные наслаждения в чаду инцеста и бесстыдства.

Эти оргии сменились непродолжительным отдыхом. Участницыокружили Родена и стали сообща ласкать его: одна старалась вдохнуть в негоэнергию жаром своих поцелуев, другая сжимала обессилевший член и, обнаживнатруженную головку, легонько массировала ее, третья щекотала задний проход,четвертая предлагала ему свой обольстительный зад и провоцировала его, а юныйФьерваль вставил ему в рот свой орган. Эти трогательные хлопоты скоро оживили нашегоумирающего героя: Марта, занимавшаяся его членом, продемонстрировалаприсутствующим состояние пациента и поздравила всех с успехом.

— Вы хотите, чтобы я умер от восторга инаслаждения, — сказал Роден. — Ну ладно, я согласен; разве плохоскончаться таким образом? Я прошу тебя, Селестина, совокупляться на моих глазахс Фьервалем, а его сестра опустится перед тобой на колени и будет сосать тебеклитор; в это время Розали и Марта будут ублажать меня: одной я поручаю свойзад, другой — член, и будь уверена, что твой оргазм станет сигналом к моему.

Но Роден слишком понадеялся на свои силы: его сестраизвергнулась уже шесть раз подряд, прежде чем угрюмый фаллос Родена только наодну четверть обрел твердость, необходимую для пролития семени.

— Тогда сосите меня все по очереди, — распорядилсяон, — когда чьи-нибудь губы заключат в объятия мой член, другая тут жеприльнет своими губами к моим, а третья будет лобзать мою задницу, чтобы всесамые чувствительные места моего тела были обласканы и чтобы только ваши языкиисторгли из меня сперму.

План был приведен в исполнение, но Роден плохо рассчиталпродолжительность процедуры. Целый час его целовали, сосали и даже покусывали всамых разных местах, и только после этого природа одарила его, в конце концов,своей благосклонностью: он сбросил пыл в рот своей дочери, впиваясь языком врот Леоноры, ощущая в своем заднем проходе горячий язык Фьерваля и стискиваяобеими руками ягодицы сестры и Марты.

— Если есть на свете что-нибудь приятное, —проговорил Роден, отдышавшись, — так это распутство. Где еще встречаетсястрасть, которая так сладострастно щекочет все наши чувства? Есть ли на землезанятие, которое приносит такую радость? Только либертинаж способен разбитьпогремушки, которыми нас тешили в детстве, только он зажигает факел разума инаполняет человека энергией, так не сделать ли из этого вывод, что природасотворила нас для наслаждений? Сравните с ним все прочие занятия, и вы увидите,что нет других, которые могли бы вдохнуть столько жара в человеческое сердце. Итакова эта власть, что едва распутство овладеет нашим сердцем, как оно напрочьзабывает обо всем остальном. Посмотрите внимательно на настоящего распутника, ивы увидите, что он постоянно озабочен либо тем, что уже сотворил, либо тем, чтозамышляет. Он всегда равнодушен ко всему, что не касается его удовольствий, онвсегда задумчив и поглощен своими мыслями, он будто боится впустить в себякакое-нибудь чувство, которое может хотя бы на минуту отвлечь его от заботпохоти, если он хоть раз прикоснулся к культу этого бога, его никогда больше невзволнует ничто другое, и ничто не вырвет из его души эту восхитительнейшуюстрасть. Стало быть, только ей одной мы должны посвятить свою жизнь, только онадолжна вызывать наше уважение. Будем же презирать все, что противится ей илиудаляет нас от нее, будем свидетельствовать ей все наше почтение и слепопредадимся всем ее порокам; пусть священным будет для нас только то, что ейслужит; только ради нее мы чувствуем, существуем, дышим, и одни глупцы находятее опасной. Но даже если и есть в ней какие-то неудобства, не стоит липредпочесть их всем опасностям воздержанности, всей скуке благоразумия? Развеинертность человека скромного не есть отражение затхлости и смерти? Холодный ибесстрастный человек — это символ отдохновения природы, так зачем он нужен? Чтоон приводит в движение ? Каково его предназначение? Кому и чему нужен егопедантизм? А если он никчемен, не осужден и не проклят ли он заранее? Неявляется ли обузой для общества? Если бы скромность и воздержанность правили миром,все бы в нем увяло, не было бы ни движения, ни энергии, и мир погрузился бы вхаос. Вот чего не желают понять наши моралисты, потому что их принципы основанына религии, потому что они не допускают наличия жизни вне сферы своего божестваи потому еще, что этот чудовищный плод воспаленного воображения людей никоимобразом не вписывается в расчеты философии. Но парадокс заключается в том, чтопрепятствия, возводимые человеком на пути к разврату, тоже являют собойинструменты либертинажа: целомудрие, первое из этих препятствий, не служит лионо одним из активнейших побуждений этой страсти? Нам не хочется, чтобы другиезнали наши фантазии, нам кажется, что только мы можем понять их, что всеостальные, не принадлежащие к нашему кругу, должны быть ниже этого. Таков былисходный мотив, который заставил набросить покровы таинственности нанепристойность: распутник не хотел явить всему миру тайну, составляющую егособственную сущность, и занавес приподнимался только затем, чтобы умножить егоудовольствия. Нет сомнений в том, что в мире было бы меньше сластолюбцев, еслибы в моде был цинизм: люди скрываются, когда хотят бросить вызов общепринятымправилам, и первый человек, который на заре человечества утащил свою любовницув кусты, был самым развратным из людей. Поэтому давайте распутничать, дети мои,давайте осквернять себя всевозможными мерзостями, давайте сношаться, не знаямеры и освободив от оков все наши наклонности; будем боготворить наши вкусы,зная, что чем больше мы погрузимся в разврат, тем скорее достигнем счастья,которым похоть одаривает тех, кто верно служит ей.