Я кивнул.

– Искупитель создал Слово непознаваемым, и в том былавеликая мудрость. Для стороннего взгляда все просто. Сказал человек что-то,потянулся куда-то, с силами собрался – и достал вещь из Холода. А теперьподумай сам: мог принц Маркус от цепей освободиться?

– Нет, конечно. Навык нужен.

Брат Рууд усмехнулся:

– А если бы он взял цепь, его сковывающую, да и положил наСлово?

– Но… – Я замолчал, пытаясь представить картину. Мальчиккасается цепи… прячет в ничто… остается свободным? – У него сил не хватало?

– Не в том дело. Цепь не ему принадлежала, он сам на цепибыл. Вот если вначале снять цепь, власть над ней ощутить – то пошла бы она вХолод без задержек. Об этом еще святой Фома рассуждал – над чем мы рукамивладеем, то и духу подвластно… Ладно, а вот представь, веревка или цепь, одинконец свободный, а к другому привязан ослик, или человек прикован. Берет принцМаркус эту веревку-цепь, да и кладет на Слово. Что случится?

– Живое и жившее Слову не подвластно.

– Правильно. А то, что к живому привязано? Уйдут путы вХолод, станет пленник свободным?

– Не знаю.

Брат Рууд улыбался.

– Скажи! – попросил я. – Скажи, брат!

– А вот это, Ильмар, от того, кто Словом владеет, и от того,на ком путы, зависит. Может, так случится, что исчезнут. А может – и нет… Хорошо,представь, что берутся за одну вещь два человека, знающих Слово. И каждый вещьна Холод прячет. Кому она будет принадлежать?

Я молчал. Все в голове смешалось. Не было никакого ответа наэти вопросы, ничего я не мог сказать.

– А если…

Карета вдруг дернулась, начала сворачивать к обочине,останавливаясь. Я глянул в окно.

– Брат Рууд, дозор армейский!

– Не бойся, брат…

Дозор был серьезный. Два офицера в надраенных медныхкирасах, десяток солдат с короткими копьями и мечами. У одного офицера в рукебыл двуствольный пулевик. О чем говорят, слышно не было, но, похоже, ответывозниц их не удовлетворили.

– Брат Рууд…

– Успокойся, брат, лучше вот о чем подумай. Если подходитчеловек со Словом к вещи составной. Например – к нашей карете. Берется заколесо, да и говорит Слово. Одно колесо в Холод уйдет, вся карета, или вообщеничего не случится? А что с нами, в карете сидящими, будет? В Холод не уйти,значит, на землю упадем? Или пока мы в карете, нельзя…

Дверь открылась. Офицер с пулевиком заглянул внутрь.Почтительно произнес:

– Святые братья…

– Мир тебе, слуга Дома, – невозмутимо отозвался Рууд. – Таквот, рассуди, брат, что случится?

– Не знаю, – сказал я учтиво, голову склоняя. – На все воляИскупителя и Сестры…

Не пересказывать же ему, как Марк в планёр вскочил, чтоб недать летунье его на Слово взять.

– Святые братья, – с легким нажимом повторил офицер. БратРууд повернулся к нему:

– Мир тебе. Говори.

– Из вольного города Амстердама запрещен выезд, – сказалофицер. Властно, но под этой напускной твердостью пряталась неуверенность.Наверное, не один экипаж он этой ночью назад завернул, но вот что сейчас делать– не знал.

– Я знаю, офицер. Только касается ли этот приказ нас?

– В приказе сказано – всем без исключения…

– Повтори приказ дословно.

Офицер кивнул, явно обрадованный предложением. Чуть прикрылглаза, произнес:

– Именем Искупителя и Сестры, повелением Дома, запрещен длявсех без исключения выезд за пределы вольного города Амстердама. Все экипажи, атакже отдельных путников, проверять в поисках беглого каторжника Ильмара, послечего заворачивать обратно. Если же каторжник Ильмар или младший принц ДомаМаркус будут замечены или хоть подозрение в том появится…

– Хорошо, офицер. Так ты полагаешь, что Сестра своим слугамзапрещает город покидать?

– В приказе не сказано ни о каких исключениях.

– Как твое имя, офицер?

– Рейнгарт, святой брат.

Рууд молча достал бумаги. Протянул офицеру два листа. Тотмолча начал читать, беззвучно шевеля губами. Поднял округлившиеся глаза наРууда.

– Я, святой паладин Сестры, ее волей отменяю приказ в тойчасти, что касается нашего экипажа. По воле епископа Ульбрихта мы, двасмиренных брата, следуем в город Брюссель с миссией особой важности.

– Мне запрещено пропускать кого бы то ни было! – с мукой вголосе воскликнул бедолага Рейнгарт.

– Беру твой проступок на себя, брат, – безмятежно ответилРууд. – Именем Сестры прощаю грех.

Он поднял с груди святой столб, прикоснулся к покрывшемусяиспариной лбу офицера.

– Нет на тебе греха. Вели освободить дорогу.

– Я должен спросить разрешение у штаба…

– Тебе дано высшее разрешение! – повысил голос Рууд. –Уведоми о нем свой штаб.

– Дайте мне слово, что в экипаже нет беглого каторжникаИльмара и принца Маркуса, – прошептал офицер.

Видимо, крепкий был приказ, раз офицер осмелился такоетребовать от святого паладина.

– Здесь лишь два священника храма Сестры, – ответил Рууд. –Все. Иди и не греши.

Офицер кивнул. И посмотрел на меня.

– Благословите, святой брат.

Тут был какой-то подвох. В глазах Рууда вспыхнула тревога, аофицер ждал.

В один миг я вспомнил все благословения, что происходили намоих глазах. И с облегчением произнес:

– Ты уже удостоен напутствия, брат мой. Чистое не сделатьчище. Иди с миром.

– Спасибо, братья. – Офицер подался назад. – Мягкого пути,святой паладин. Мягкого пути, святой миссионер.

Он притворил дверь, махнул рукой солдатам. Защелкали кнуты,карета тронулась, выкатилась на дорогу.

– Трубачей нам не хватает, – сказал я. – Десятка трубачей дапары глашатаев.

– О чем ты, Ильмар? – удивился Рууд.

– И чтобы трубачи всех сзывали, а глашатаи объявляли: «Мыедем в Брюссель, а вовсе не в Рим. Святой паладин – дело самое обычное. Аскромный миссионер в епископской карете – явление заурядное. Не удивляйтесь,люди добрые. Не обращайте на нас внимания».

Брат Рууд молчал. Лицо его медленно шло красными пятнами.