– Принеси нам, любезный, – сказал я пареньку, – борща. Потом– бешбармак и пельмени. Бутылку водки с ледника, обычной, не клюквенной, исоленых грибов.

Парень кивнул, по руссийскому обычаю ладонь к сердцу прижал,на кухню двинулся. Вскоре подали борщ – он всегда в огромном котле стоитготовый, – тарелки с рубленой вареной бараниной, вазочку со злой горчицей,черный хлеб.

С любопытством поглядывая на меня, брат Рууд принялся заеду. Доев борщ, признал:

– Варварская кухня приятна.

– Эх, жаль Китай далеко, – вздохнул я. – Ты бы попробовал,брат, что желтолицый народ готовит.

– Вкусно? – полюбопытствовал Рууд.

– Да. Только непривычно. Они и змей едят, и крыс, инасекомых…

Лицо святого паладина дрогнуло, и я замолчал.

– Надеюсь, здесь ничего такого нет?

– Нет, – поспешил я его успокоить. И без того народ вокруглюбопытные взгляды исподтишка бросает, а уж если паладину дурно станет изаблюет он ресторан…

Утолив первый голод, мы расслабились. Дурные мысли у менястали проходить. В конце концов, из кольца стражников выбрались! Кто нас теперьостановит?

На площади, у фонтана, ребятня играла. Бросалась камешками вЖаннеке-пис, пятое столетие занятую своим делом. Скульптура была глупая и вчем-то даже неприличная, только горожане ее любили всем сердцем. Легендагласила, что в старые времена, когда Европу еще сотрясали настоящие войны, кБрюсселю подступил враг. И прокрался бы незамеченным мимо задремавшей стражи,если бы не маленькая девочка, вышедшая по нужде – иногда прибавлялось «понужде, Сестрой посланной!» – и заметившая врагов.

Легенда была глупая. Ну что это за враг, если вся его сила вскрытности, и одна маленькая девочка способна весь город разбудить? Шайкаворовская, а не враг… Да и с чего вдруг ребенок врагов углядел? На стену, чтоли, девочка поднялась свои дела делать? Как-то неудобно это для женского пола…

Да и скульптура – так себе. Уж могли бы свою героиню изобразитьв тот миг, когда она тревогу поднимала, а не перед тем! И уж тем более –обошлись бы скульптурой, зачем в фонтан ее было превращать?

Но в каждом городе свои обычаи. Вот и стояла, точнее –сидела мраморная девочка посреди фонтана, вымученно улыбаясь горожанам.

– Глупая скульптура, – вдруг сказал Рууд.

Я кивнул. Умен святой брат, разделяет мои мысли.

– В хрониках сказано, что на самом деле это был мальчик, –объяснил он. – И вовсе он не поднимал тревогу, а просто затушил фитиль у бомбы,под казарму заложенной.

Вот оно как…

– Причем сделал он это случайно… – добавил брат Рууд ивпился взглядом в приближающегося подавальщика. На руках у того исходил паромогромный противень, заваленный мясом и вареным тестом.

– А почти все подвиги, запомнившиеся на века, совершеныслучайно.

– Да? Почему это? – заинтересовался Рууд.

– Чего же запоминать подвиг, который совершен великим инепобедимым героем? Или победу, когда войско было неисчислимо? Тут ничегонеобычного нет. И помнят такое, только если рассказано о таком подвигеталантливо – рассказ о подвиге запоминают, а не сам подвиг. А вот когда девочкавышла по нужде и врага углядела, или когда человек пустил стрелу и случайнопопал в предводителя чужого войска… Или если помочиться и случайно затушитьфитиль. Вот тут сразу запоминается.

Блюдо водрузили перед нами на стол. Брат Рууд поискалвзглядом приборы, недоуменно глянул вслед подавальщику.

– Это полагается есть руками, – пояснил я.

– Варвары, – вздохнул Рууд. Но за еду все же принялся.

После сытного обеда брат Рууд расслабился. Его больше нетянуло бродить по улицам, он готов был сидеть у неправильного фонтана снеправильной скульптурой и пить крепкий русский чай, до которого оказалсябольшим охотником.

Я был доволен. Не стоит лишний раз показываться. Все равно,конечно, слухи по городу уже идут. И все же запоздалая осторожность лучше, чемникакая.

– Ильмар, скажи мне, смиренному служителю Сестры… – началРууд.

Как он полюбил подчеркивать свое смирение, едва накинул алыйплащ!

– Что движет тобой в жизни?

– Что?

Вот такого вопроса я не ожидал.

– В чем ты видишь смысл существования?

– Ни в чем особенно, святой брат. Уж если дана жизньмилостью Господней – так живи. Грешить не греши или хоть поменьше греши… Вот ивсе.

– Так живут дикие звери! – Брат Рууд твердо вознамерилсянаставить меня на путь истинный.

– Прости, святой брат.

– Сестра простит, – буркнул Рууд недовольно. – Есть двестези в жизни. Одна – набивать брюхо, тешить похоть, гордыню до небесвозносить. Это и есть животная жизнь, от которой нас Сестра с Искупителемотучили!

– Что-то не помню я зверей, которые гордыней страдают…

Но святой паладин на эти слова внимания не обратил.

– А есть путь второй, человеческий. Пороки изгонять, душусмирять, к Божественному лику приближаться.

Я молчал. Не понимал, к чему он клонит.

– Есть в тебе зерно, Искупителем посеянное, – сообщил Рууд.– Ты ведь грешник, большой грешник. Но порой к правде обращался – свитки святыехрамам жертвовал…

– Это… Рууд, да я всего раз так поступил. Да и то потому,что прибыли от них не ждал…

– В тебе сейчас говорит честность, – одобрительно кивнулРууд. – Но скажи, ведь ты пользы с того не ждал? Гордыню не тешил, на выгоду нерассчитывал, от гнева Сестры откупиться не желал?

– Да что Сестре тот дар… – пробормотал я. – Ей все сокровищамира принадлежат…

– Значит, поступал ты по правде. Так вот, Ильмар…

Ах, ну зачем так громко! Вроде и нет никого поблизости,стесняются люди рядом со священниками садиться – а все равно, зря!

– Это была рука Сестры! Она тебя в храм привела, ко мненаправила. Скажи, что ты станешь делать потом, когда все Пасынку Божьемурасскажешь?

– Не знаю.

Мне бы для начала знать, что со мной делать будут! Что мнесамому делать – после подумать можно.

– На тебя теперь сан положен. Это твой шанс к Богуприблизиться. Веди дальше жизнь честную. Отправься в далекие страны – словосвятое нести. Или уйди в монастырь строгий, постом, молитвами, истязанием плотипрощение вымаливай. Не хочу я, Ильмар, чтобы погибла твоя душа.