Вот. Так я почему-то и думал. Что Пасынок Божий, ИскупителяПреемник скажет – еще не знаю. А вот святой паладин уже сказал свое слово.

– Недостоин я такой чести, брат Рууд…

– Это отговорка, брат! Это в тебе животная жизнь говорит!Опомнись!

Святой паладин разгневался не на шутку. С минуту буравилменя строгим взглядом, потом вздохнул, чаю себе подлил и мягко добавил:

– Опомнись, Ильмар, о душе думай! Нигде нет истинногоспасения – кроме как в служении Господу.

– Рууд… – Я кончил рассматривать чисто вымытый каменный пол,поднял глаза: – Скажи, Рууд, кто больше Искупителю и Сестре угоден? Тот, ктопрожил честную жизнь, крови не пролил, трудился неустанно, детей вырастил, делопосле себя оставил… Или тот, кто всю жизнь в монастырских стенах молитвывозносил?

Сказал я – и сам испугался. Но святой паладин, противожиданий, не рассердился.

– Правильный вопрос. Богу все мило – и честная мирскаяжизнь, и служение в храме. Но вот для тебя, Ильмар, для вора и распутника…

Вот уж кем себя не считаю, так это распутником. Зря он так…

– Для тебя один путь – покаяние. Смирением и трудностямигрехи смоешь.

– Спасибо за науку, брат…

Рууд кивнул. Ласково тронул меня за плечо.

– Возжигай в сердце огонь веры, брат!

Все бы хорошо. И говорил он с пылом, не каждый проповедниктак с амвона выступит. И каждое его слово – словно из святых книг взято.

Только одна мысль продолжала меня мучить.

Неужели старые грехи замаливая, надо в монастырских стенахсхорониться, ни только зла не творить больше, но и добра? Неужели ничего неделать – милее Богу, чем добро творить? Или и впрямь надо самого себянаказывать? Но тогда, выходит, Бог – как душегуб-мучитель, чужим страданиямрад. Нельзя же так думать!

Или можно?

Вон сколько зла на земле. И вся расплата – за гробовойдоской, в иной жизни. Кому райские сады, кому адовы ледяные пустыни. Там Богобиженных утешит, счастьем наградит, злодеев покарает… Знал я одного человечка,с детства помню, по соседству с нами жил. Всегда был готов над родной женойпоиздеваться, и ударить, и словами унизить, людей не стыдясь. А потом будтоопомнится. И приласкает, и повинится. Та и рада…

Зачем же Господу так же поступать? Веру испытывать? Так емувсе про всех известно. Все насквозь видит, все про всех знает.

Куда уж больше похоже, что Богу до нас дела нет. Создал – иоставил барахтаться во тьме духовной. Только Искупитель о всех и скорбит, ноИскупитель власть лишь над душами имеет, только и в силах, что сокрушаться дасудить нас, грешных, когда отживем свое…

Я понимал, что впадаю в ересь. Причем в ересь такуюпримитивную и всем знакомую, что даже не возгордиться от нее. Атеисты всегда тоже самое говорят, когда их на путь истинный наставляют. А священники уже усталиобъяснять о промысле Божьем, о том, что каждому шанс дается грехи искупить…Много у священников объяснений. Так много, что сразу видно – никто истины незнает.

Мне уж проще, прости Сестра, думать, что забыл о нас Бог…

Брат Рууд, наверное, решил, что я погружен в благочестивыеразмышления. Сидел тихо, перед собой глядя, и мне не мешал. Эх, брат, нет вомне такой веры, как в тебе. Не гожусь я в миссионеры. Не гожусь и в монахи. Вчестные люди, может, и сгожусь – только ты же сам говоришь, что этим грехов неискупишь.

Но как тебе сказать об этом, брат Рууд…

– Давай погуляем по городу, – сказал святой паладин.

– Как будет угодно, брат… – ответил я.

Мы гуляли по Брюсселю до темноты. Еще два раза заходили вресторанчики – выпить кофе, перекусить пышными, с пылу с жару, вафлями совзбитыми сливками. В одном сидели особенно долго – там стоял новомодныйоркестрион. Сквозь стеклянную дверцу было видно, что все без обмана –действительно сама машина играет, рычаги работают – смычок сам по сдвоеннойскрипочке ходит, колотушки на барабанчиках и бубенцах ритм выбивают, уорганчика мехи раздуваются, клапаны открываются-закрываются. К машине человекприставлен: накручивает тугую ручку, меняет по заказу гостей, за несколькомонет, большие медные диски с дырочками. На каждом таком диске – музыказаписана. Хотелось и мне выбрать песню, да вряд ли у них тут псалмы и каноныесть, а «Девочек предместья» мне, в нынешнем моем положении, заказыватьнеловко…

Этим серым осенним днем народу на улицах – кроме, конечно,районов магазинов и лучших ресторанов, вроде Рю де Шене или Гран-Пляс – было неособо много, и я успокоился. И стражи почти не было. Газовые фонари наДворцовом проспекте еще не горели, в парке лениво бродили служители с граблями– тщетно боролись с листопадом. На дворце наместника машет крыльями телеграфнаябашенка, скучает над воротами золоченый имперский орел…

По ковру желтых листьев, устилающему, несмотря на старанияслужителей, каменные дорожки парка, мы дошли до маленькой церкви – двойной,сразу и Сестре, и Искупителю посвященной. Редко такие делаются. Рууд сразуповел меня к лику Искупителя, и это было правильно. Мы оба Господу через Сеструмолимся, значит, сейчас важно Искупителю молитву вознести.

Служитель, похоже, принадлежащий к священникам Сестры,почтительно остановился в стороне, не рискуя мешать паладину. Мы молчапомолились. Стоя на коленях, я смотрел на скорбный лик Искупителя, грубымвервием привязанного к святому столбу.

Вразуми!

Ты самому Господу – сын приемный, рядом с ним вставший.Редко я к тебе обращаюсь, строг ты к грешникам, уж проще через Сестру прощениепопросить. Но вот теперь… может, укажешь путь? Что мне делать? Веру дикимчернокожим нести? В монастыре укрыться?

Искупитель молчал. Неужели и ему не до меня?

Вразуми!

Наверное, на миг я взмолился так сильно, что в головепомутилось. Мне показалось, что я вижу… нет, не деревянную скульптуру, пусть исработанную святым мастером и со всем возможным мастерством. Мне показалось,что я вижу Искупителя наяву. Показалось…

На миг.

Если это был ответ Искупителя, то я его не понял.

Брат Рууд закончил молитву, подошел к священнику. Ониоблобызались, поговорили минуту. Потом паладин ушел к лику Сестры. Я ещепостоял на коленях, пытаясь почувствовать ушедшее ощущение… ощущение жизни,застывшее в мертвом дереве.

Нет. Больше ничего не было.

Я встал и, стараясь не глядеть в глаза Искупителю, пошел кбрату Рууду.

Перед тем как мы выехали из города, я постарался всем, комумог, сказать, что святой паладин и я, недостойный такой чести провожатыйпаладина, возвращаемся домой, в Амстердам. Пусть гадают, зачем был совершен нашвизит. Может, святой брат Рууд решил русскими блюдами полакомиться?