Оборотни скованы одним, максимум двумяобликами, а я видел Медведя и в образе косолапого бурого медведя, это когда мыустраивали карнавал для американской делегации Дозора, и в обличье гризли — этона показательных занятиях по перевоплощению.

Вампирша стояла у самого края крыши.

Она сдала, ощутимо сдала с нашей первойвстречи.

Лицо еще более заострилось, щеки впали. Наначальном этапе перестройки организма вампирам почти непрерывно нужна свежаякровь. Но обманываться внешностью не стоило — ее истощение лишь внешнее,причиняет ей муки, но сил не лишает. Ожог на лице почти прошел, след от негоедва угадывался.

— Ты! — голос вампирши был торжествующим.Удивительно торжествующим — будто не на переговоры меня позвала, а на заклание.

— Я.

Егор стоял перед вампиршей, она заслонялась имот оперативников. Мальчик был в сумраке, порожденном упырихой, и потомусознания не терял. Стоял молча, не двигаясь, смотрел то на меня, то наТигренка.

Очевидно, полагался на нас больше всего.

Одной рукой вампирша перехватывала мальчишкупоперек груди, прижимая к себе, другую — с выпущенными когтями, держала у егогорла. Оценить ситуацию было нетрудно. Пат. Причем взаимный.

Попытайся Тигренок или Медведь напасть наупыриху — та, одним взмахом руки, снесет мальчику голову.

А это не лечится… даже с нашими возможностями.С другой стороны, стоит ей убить пацана — ничто нас сдерживать не будет.

Нельзя загонять врага в угол. Особенно, еслиидешь убивать.

— Ты хотела, чтобы я пришел. Я — пришел, — яподнял руки, демонстрируя, что в них ничего нет. Пошел вперед.

Когда оказался между Тигренком и Медведем,вампирша оскалила клыки:

— Стой!

— У меня нет ни осины, ни боевых амулетов. Яне маг. И ничего не смогу тебе сделать.

— Амулет! На твоей шее амулет!

Вот оно что…

— Он не имеет к тебе никакого отношения. Этозащита от того, кто неизмеримо выше тебя.

— Сними!

Ой, как нехорошо… как плохо… Я подцепилцепочку, сорвал амулет и бросил под ноги.

Теперь, при желании, Завулон может попытатьсявоздействовать на меня.

— Снял. Теперь говори. Чего ты хочешь?

Вампирша крутанула головой — шея легко сделалаоборот на триста шестьдесят градусов. Ого! Я про такое даже не слышал… и нашибоевики, вероятно, тоже — Тигренок зарычала.

— Кто-то крадется! — голос у вампиршиоставался человеческим, визгливый истеричный голос молодой, глупой девчонки,случайно обретшей силу и власть. — Кто? Кто?

Левую руку, где она отрастила когти, онавдавила в шею мальчишки — я вздрогнул, представив, что будет, если выступитхоть капелька крови. Упыриха же потеряет контроль! Другой рукой, нелепымобвиняющим жестом, заставляющим вспомнить Ленина на броневике, вампирша указалана край крыши.

— Пусть он выйдет!

Я вздохнул, и позвал:

— Илья, выходи…

В обрез крыши вцепились пальцы. Через миг Ильяперемахнул низенькое ограждение, встал рядом с Тигренком. Где он там прятался?

На козырьке балкона? Или висел, вцепившись вплети синего мха?

— Я знала! — торжествующе сказала вампирша. —Обман!

Семена она, похоже, не чувствовала. Можетбыть, наш флегматичный друг лет сто занимался ниндзютсу?

— Не тебе говорить об обмане.

— Мне! — на миг в глазах вампирши мелькнулачто-то человеческое. — Я умею обманывать! Вы — нет!

Хорошо. Хорошо, ты умеешь, а мы — нет.

Верь и надейся.

Если ты считаешь, что понятие «ложь воспасение» годится лишь для проповедей — верь. Если ты думаешь, что «добродолжно быть с кулаками» лишь в старых стихах осмеянного поэта — надейся.

— Чего ты хочешь? — спросил я.

Она замолчала на миг, будто и не задумываласьраньше об этом:

— Жить!

— С этим опоздала. Ты уже мертва.

Вампирша вновь оскалилась:

— Правда? А мертвые умеют отрывать головы?

— Да. Только это они и умеют.

Мы смотрели друг на друга, и это было такстранно, так театрально-напыщенно, и весь разговор был нелеп, ведь нам никогдане понять друг друга. Она мертва. Ее жизнь — чужая смерть. Я жив.

Но с ее стороны — все наоборот.

— В этом нет моей вины, — ее голос вдруг сталспокойнее, мягче. И рука на шее Егора чуть расслабилась. — Вы, вы, называющиесебя Ночным Дозором… те, кто не спит по ночам, кто решил, что он вправе хранитьмир от Тьмы… Где вы были, когда пили мою кровь?

Медведь сделал шажок вперед. Крошечный шажок,будто и не переступил могучими лапами, а просто скользнул под напором ветра. Яподумал, что он будет так скользить еще десяток минут, как скользил весь этотчас, пока длилось противостояние. До тех пор, пока не сочтет шансыдостаточными. Тогда он прыгнет… и если повезет, мальчишка будет вырван из руквампирши, и отделается парой сломанных ребер.

— Мы не можем уследить за всеми, — сказал я. —Просто не можем.

Вот что страшно… я начинал ее жалеть. Немальчишку, влипшего в игры Света и Тьмы я жалел, не девушку Светлану, надкоторой нависло проклятие, не ни в чем не повинный город, который ударит этимпроклятием…

Вампиршу я жалел. Потому что и впрямь — где мыбыли?

Мы, называющие себя Ночным Дозором…

— В любом случае, у тебя был выбор, — сказаля. — И не говори, что это не так. Инициация проходит лишь по обоюдномусогласию. Ты могла умереть. Честно умереть. Как человек.

— Честно? — вампирша мотнула головой, рассыпаяволосы по плечам. Где же Семен… неужели так трудно взобраться на крышудвадцатиэтажного дома? — Я бы хотела… честно. А тот… кто ставил подписи налицензии… кто предназначил меня в пищу? Он поступал честно?

Свет и Тьма…

Она не просто жертва взбесившегося вампира.