— Все пропало! — в отчаянии взвыла я.

— Не пропало! — успокоил меня Жан-Пьер и яростно началзвонить соседям.

Казимеж там нам звонит, мы тут — соседям.

Дверь наконец открылась. Жан-Пьер, не говоря ни слова,схватил меня за руку и поволок в чужую квартиру, хозяин которой лишь проводилнас широко раскрытыми от удивления глазами.

— Лезь! — скомандовал Жан-Пьер, притащив меня на балкон,соприкасающийся с его балконом и разделенный толстой стеной.

Я глянула вниз, внутренне отмечая, что этаж четвертый, авысота тянет на все восемь, такие немыслимые потолки в этих старых домах. И всеже я полезла, проклиная неуместную расточительность жадных французов.

— Держись крепче руками за стену, а я буду тебя страховать,— щедро выдавал советы Жан-Пьер.

Впрочем, в стороне от моих проблем он не остался: смелозапустив свою руку под мою юбку, он крепко схватил меня за ногу. Второй рукойон нетерпеливо елозил по моей (надеюсь!) пышной груди, делая вид, что не можетнайти подмышку. В таких нечеловеческих условиях я преодолевала смертельноопасный путь к возлюбленному Казимежу. Ни жива ни мертва от страха, я стояла,вцепившись побелевшими пальцами в стену: одна нога уже на перилах балконаЖан-Пьера, другая — еще на перилах соседа. Вниз метров шестнадцать лететь, неменьше.

В такой позе и застал меня Рышард, случайно проходивший мимодома Жан-Пьера. Он остолбенел посреди тротуара и долго не мог и слова сказать —так ошеломил его мой вид снизу. Но это еще не все. Его друг Жан-Пьер, незамечая бесплатного зрителя, как раз в этот момент вознамерился мне помочь кардинально:«подстраховать» — кажется, так он это назвал. Жан-Пьер быстро скинул с себярубашку, чтобы ее не запачкать. Узкие джинсы, непригодные для сложных маневров,он тоже моментально стянул и в одних плавках смело залез на перила соседа. Этимон не ограничился, а усердно начал вклинивать свою голую волосатую ногу междумоих растопыренных ног.

Можно представить, какое впечатление произвела на Рышарданаша акробатическая скульптура. Не стоит забывать, что Рышард лишь наполовинуполяк, а воображение у него очень французское. Это воображение и вернулоРышарду речь.

— О-ля-ля! — воскликнул он, подпрыгивая от восторга. — Муза!Жан-Пьер! Я восхищен! Дьявол! Почему не мне это стукнуло в голову?

— Потому что ты болван, — сцепив зубы, ответила я ему, ноРышард меня не услышал.

Пока я, опираясь на волосатое колено Жан-Пьера, отдыхала исобиралась с духом перенести на его балкон вторую ногу, Рышард усиленно насотвлекал. Не жалея комментариев, он оценивал происходящее согласно своейфантазии, нездорово расшатанной пьянством и девочками.

— Давайте, ребята, — заводясь, вопил он, — меня этовозбуждает!

— При чем здесь ты! — взвизгнула я, но кто меня слушал?

— Давай, Жан-Пьер, смелее, давай! Еще немного — и Муза твоя!Ребята, вы заходите на рекорд Гиннесса!

Пока Рышард упивался моими страданиями, я, рискуя молодойнезадавшейся жизнью, упорно рвалась на телефонный трезвон. Казимеж, видимо, и всамом деле хотел меня слышать, потому что телефон звонил беспрестанно.

В конце концов до Жан-Пьера дошло, в чем заподозрил наспошлый Рышард. Друга он грубо (по-французски) послал, а мне в ярости (надеюсь,случайно) выдал такого пинка, что я ястребом взмыла вверх и ласточкойприземлилась уже на его балконе. При этом сам Жан-Пьер едва не слетел к Рышардувниз, зато я успела схватить телефонную трубку.

Боже! Какая брань понеслась оттуда! Я пожалела, что невыучила французского. Впрочем, я была счастлива — этой бранью меня «хлестал»неповторимый голос Казимежа: его великолепный низкий, словно простуженный,голос.

— Каа-зя, — умильно выдохнула я, и простуженное буханьепревратилось в хриплое воркование:

— Муза-а…

— Казя-я!

— Муза-а!

— Казя! Казя!!!

— Муза! Муза!!!

— Казечка!!!

— Музочка!!!

Наша перекличка могла продолжаться долго (если небесконечно), но вмешался Жан-Пьер.

— Руку!!! Дай мне руку!!! — завопил он откуда-то снизу.

Я выглянула на балкон и ужаснулась. Большая часть Жан-Пьерабыла в полете, а за перила зацепилась самая малость: одна рука и несколькопальцев ноги.

«Нет предела жадности человеческой!» — восхищенно подумалая, глядя на Жан-Пьера, катастрофически устремившегося к Вечности.

Дело в том, что устремлялся к Вечности он не один. Даже втакой опасный момент скупердяй Жан-Пьер не решался расстаться со своими до дырпротертыми джинсами.

— Давай их сюда, — протянула я руку за джинсами, но Жан-Пьердостиг крайней точки отчаяния.

Он осатанело вцепился в меня, приглашая тем самым встремительное путешествие с балкона на поросший травой асфальт. Там Рышарддавал Жан-Пьеру советы, смысла которых, думаю, сам не понимал. От ужаса язавопила так, что в рамах задрожали стекла. Это, видимо, и разбудило соседаЖан-Пьера — бедняга столбенел на своем балконе. Мы с ним в два счета вытащилиЖан-Пьера, причем вместе с джинсами, которые он так и не выпустил из своихцепких рук.

Когда я возымела возможность вернуться к разговору сКазимежем, отношения наши были уже не те, что минуту назад.

— Муза, кто там кричал? — строго спросил мой любимый безтени любви.

Жутко не хотелось тратить драгоценное время на всякуюерунду, поэтому я ограничилась полуправдой.

— Кричал сосед, — сказала я, поскольку сосед действительно втот момент кричал на Жан-Пьера.

Точнее, он неистовым тоном задавал Жан-Пьеру вопросы:

— Кто будет ремонтировать мне перила? И кто будетвосстанавливать штукатурку, отвалившуюся в процессе вашего восхождения?

— А где мой друг? — очень некстати поинтересовался Казимеж.

— Он здесь, рядом, в спальне, — с присущей мне искренностьюответила я.

Жан-Пьер действительно был уже в спальне: он поспешнозакрывал балконную дверь, чтобы не слышать воплей соседа.

Казимеж, судя по всему, заподозрил неладное.

— Если кричал сосед, тогда почему я слышал твой голос? —спросил он до обидного недоверчиво.

Пришлось признаться:

— Я тоже кричала.

— Почему? — захотел знать Казимеж.

Пришлось отмахнуться:

— Долго рассказывать.