— А я не спешу, рассказывай. Кстати, Жан-Пьер далеко?

— Я же сказала, он рядом.

— Чем он занимается?

— Жан-Пьер надевает джинсы, — честно призналась я.

Наступило молчание. Я поняла, что нас не разъединили, лишьпо сердитому сопению Казимежа. Наконец он строго спросил:

— Вы там одни, в этой спальне?

— Ну, в общем, да, — уклончиво ответила я.

— Что значит «в общем»?

— Сосед на своем балконе так вопит, так орет… В общем,трудно сказать, что нас всего двое. Кстати, ты тоже здесь, с нами, то есть сомной. Следовательно, мы с Жан-Пьером уже не одни, — успокоила я Казимежа.

Но он почему-то взбесился:

— Значит, я помешал вам?! Теперь ясно, почему ты так долгоне брала трубку!

Я возмутилась:

— Знаешь что, Казя, порой ты несносен.

— Почему ты не брала трубку?

— Потому что твой друг болван! Он сломал ключ! Мы лезличерез балкон соседей все то время, пока ты звонил! Теперь сам посуди, чтолегче: лезть с одного балкона на другой, а здесь, между прочим, восьмой этаж,или держать трубку возле уха и ждать?

— Жан-Пьер живет на четвертом, — яростно уточнил Казимеж.

— Ага, значит, шлепнись я всего лишь с четвертого этажа, тыбыл бы не против. Я правильно тебя поняла?

— Муза! Что ты говоришь?

— А что ты говоришь?

Жан-Пьер наконец-таки совершил чудо: он проник в свои узкиеджинсы, в которые (я так думала) можно попасть только с мылом.

— Опять ругаетесь, — констатировал он, мужественно втягиваяживот в попытке застегнуть «молнию».

Я ошпарила его взглядом и прошипела:

— Ругаемся из-за тебя!

— Я тут при чем? — опешил Жан-Пьер.

— Черт тебя дернул надевать эти джинсы! Кази-межу этопочему-то сильней всего не понравилось.

— Думаешь, ему было б приятней, если бы я стоял рядом стобой без штанов? — удивился Жан-Пьер и, отбирая у меня трубку, добавил:

— Вижу, с ума вы сошли от любви.

Я плюхнулась на диван и закрыла руками лицо, пылающее отобиды и гнева. Мне было совсем не интересно слышать, о чем они там говорят, темболее что говорили они все равно по-французски. Уж с Жан-Пьером Казимежругаться не стал. Это было заметно по радостной физиономии Жан-Пьера. Онапросто излучала счастье. Вот они какие, эти мужчины. Почему Казимеж не спроситу друга про джинсы?

— Иди, хватит дуться, — вспомнил обо мне Жан-Пьер,наговорившись досыта с Казимежем.

Я схватила телефонную трубку и выразительно шмыгнула носом,давая понять, что меня довели до слез. Насколько помню, на Казимежа это действовалобезотказно в старые времена. Подействовало и сейчас.

— Муза, прости, я же тебя люблю, — сообщил он царственнымтоном.

— Я тоже, — выразила солидарность и я, чем рассмешилаКазимежа.

— Что «тоже»? Тоже любишь себя? — спросил он. Нет, этоневозможно. А я еще гадала, почему мы расстались. Теперь понятно, что помешалонашему счастью. Его вздорный характер! И это в то самое время, когда яприготовилась быть сущим ангелом! Когда же он начнет говорить о главном, онашей свадьбе?

Я пригрозила:

— Сейчас положу трубку, и больше ты никогда не услышишьменя.

И попала в самую цель.

— Муза, ни в коем случае! — испугался Казимеж. — Я люблютебя! Ты можешь приехать ко мне?

«О, вот это дело!»

— Конечно, могу.

— Выезжай прямо сегодня! Или, черт возьми, я умру!

Я послала ему упрек:

— Как же ты, черт возьми, не умер за эти два года, что мы невиделись?

— Вспомнить страшно! — проникновенно воскликнул Казимеж.

Я вынуждена была восхищенно подумать: «Подлец, но как онкрасиво врет!»

— И мне страшно вспомнить, как эти два года жила, —пожаловалась я, имея в виду развод с тунеядцем четвертым мужем.

Казимеж все понял по-своему.

— Так зачем же нам и дальше страдать? — спросил он. — Почемуне воссоединить наши любящие сердца?

«По-моему, он надо мной издевается. Не удивлюсь, если я неошиблась».

Я (вяло уже) согласилась:

— Давай воссоединим.

— Значит, ты выезжаешь сегодня?

Я задумалась. А почему не сегодня? Париж изрядно надоел сосвоими сараями. Вот куплю трубку, и можно отчаливать. Ведь мужик с сигаройнамекал на свободу действий, так почему я не пользуюсь этой свободой?

Едва Казимеж узнал, что я выезжаю немедленно, он потребовалк телефону друга Жан-Пьера. От неожиданности я просьбу выполнила. С минуту онио чем-то по-французски болтали, после чего Жан-Пьер спокойненько повесил трубкуи, подмигнув мне, сообщил:

— Он целует все твои пальчики.

«Ха! Вот это номер!»

Кто женщина, тот поймет, что я имела в виду!

— Только про пальчики ты говоришь? — возмутилась я. — А кудая должна приехать для этого, он тебе не сказал?

— Нет, — весьма беспечно сознался Жан-Пьер. — А тебе?

— И мне не сказал. Он так жаждет встречи, что забылсообщить, где эта встреча должна состояться!

Я уже гневалась вдохновенно, я выходила из берегов. Носиласьпо комнате с острым желанием разгромить телефон, балкон, посуду, кое-что измебели и, уж конечно, все люстры. Жан-Пьер, как это водится за мужчинами,порядком струхнул.

— Давай подождем, — робко предложил он. — Казимеж навернякаопомнится и позвонит.

Мысль неплохая. Я плюхнулась на диван и опять закрылаладонями пылающее от гнева и обиды лицо.

«Что за насмешник мой Казимеж?! Что за насмешник! Если непозвонит, никогда ему не прощу, потому что сердце мое уже рядом с ним, оно ужебилось в такт его сердцу, каменному и жестокому! Так бесчеловечно обманывать!Так обманывать!»

Казимеж не позвонил. Мы ждали час, другой. Он не позвонил. Яприросла к дивану, хотя мысленно готова была бежать искать его хоть на краюсвета, используя в качестве компаса свое сердце.

Лишь чувство собственного достоинства останавливало меня.Куда мчаться, я абсолютно не знала.

Я сидела на диване и не ведала, что, пока я сижу,переворачивается новая страница моей незадавшейся жизни. Да, она перевернуласьименно в тот момент, когда раздался звонок. Я вздрогнула и бросилась ктелефону, но Жан-Пьер взглядом, полным боли, меня остановил.