Не густо.

И еще была одна мысль, пугавшая его до такой степени, что онникак не мог заставить себя додумать ее до конца. От этой мысли холоделпозвоночник и ломило зубы.

Вадим Чернов был уверен, что человек, убивший один раз,непременно убьет и второй.

Кто следующий в списке? Кто еще должен заплатить за тайну,как заплатил глупый Муркин?!

И когда?..

Эдуард Белов был совершенно уверен в том, что он гораздолучший начальник, чем Павел Степанов, и уж точно гораздо лучший заместитель,чем Вадим Чернов. В последнее время Черный раздражал его как-то особенносильно. Степан тоже раздражал, но с этим приходилось мириться. Белов не был нидураком, ни оголтелым карьеристом и поэтому вполне отчетливо понимал, что дажеесли ему удастся перепрыгнуть Чернова, то Степана ему не перепрыгнуть никогда.

Обстоятельства раз и навсегда сложились так, что Степан, какжевательная резинка «Риглиз», которая «была, есть и остается удивительновкусной», был, есть и остается главным в их скромной компании. Это нужнопережить, тоже раз и навсегда, или уходить из «Строительных технологий».

Уходить — значит вырываться на «оперативный простор»,доказывать окружающим, что ты не верблюд, искать — и находить! — деньги,переманивать заказчиков у менее расторопных, и так далее, и тому подобное, итак без остановки, пока не сдохнешь или не прогоришь, и тогда все равносдохнешь — в наше время никто никому долгов не прощает…

Еще сто раз подумаешь, прежде чем решишь, нужно тебе этосамое соло или лучше пока продолжать петь в хоре!

Из ванной вернулась раскрасневшаяся и очень хорошенькаяЛеля, скинула на пол нечто воздушное, именуемое в литературе диким словом«пеньюар», которое почему-то бесило образованного Эдуарда Белова, потрясла ввоздухе совершенной формы ногами, от чего сафьяновые остроносые туфли описали ввоздухе две ровные дуги и шлепнулись далеко за семиспальной кроватью, в которойзлился Белов.

В Лелином присутствии злиться было невозможно, и Беловмоментально перестал, но Леля напряжение почувствовала сразу. Грациозно, какэкзотическое розовое ухоженное животное, она вспрыгнула на кровать, оказавшисьименно там, где ей было лучше всего — под правой рукой Белова.

— Ты чего такой надутый? — спросила она, пристраивая к егоруке идеальной формы попку, которая — Леля прекрасно об этом знала — приводилаего в восторг, близкий к экстазу. — Или я замучила своего милого мальчика?

Вот с «милым мальчиком» она дала маху, потому что Беловмоментально вытащил ладонь из-под ее попки и вообще как будто отодвинулся, хотьи не сделал ни одного движения.

Леля была умна и осторожна и поэтому свою ошибкупочувствовала сразу.

— Ну чего ты надулся? — повторила она, мигом изменив тон«дрянной девчонки» на тон «подруги жизни». — Уезжать надо?

— И уезжать тоже надо, — признался Белов неохотно, ибо назадворках его жизни до сих пор маячила жена, которая как бы ничего неподозревала о мужниных шалостях, — и на работе все хреново.

— Господи! — воскликнула Леля и слегка куснула Белова заголое выпуклое плечо. — Тоже мне новости — на работе хреново! А у вас разве наработе бывает как-то еще?!

Белов засмеялся и вернул ладонь на нежную попку. На самомделе они уже поговорили и о беловской работе. Каждое свидание они начинали сбеловской работы. Это было правило, которое никогда не нарушалось. Пожалуй,Белов не смог бы сейчас вспомнить, когда это началось — разговоры о работевместо милого любовного сюсюканья. Впрочем, на сюсюканье Белов был в принципене способен.

— Лелька, ты — гениальнейшая из женщин! — сказал Беловискренне и погладил ее так, как ей нравилось — от макушки до ухоженных пяток,одним движением. — Ты права, как всегда. Опять затевать про работу — глупо, темболее мы уже все обсудили. Но так уж я устроен…

— Ты устроен абсолютно так же, как все остальные мужики, —кокетливо сказала Леля и сунула руку под покрывало, деликатно нащупываяотдыхающее и ни на какие подвиги не способное тело, — тебе просто нужнорасслабиться.

— По-моему, я уже и так расслабился, — пробормотал Белов внекоторой, впрочем, очень легкой, панике. Леля явно ждала от него продолжениябанкета, а он не мог и не хотел его продолжать.

Да и домой давно пора… на самом деле.

Его жене не было никакого дела до того, где проводит вечераее драгоценный муж, или она делала вид, что ей нет никакого дела, но Беловуналичие жены было исключительно удобно. Он пользовался ею как щитом, когда емунужно было прикрыться от чрезмерных требований или посягательств слишкомактивной Лели.

Вот интересно, как же он будет жить, когда бросит жену истанет частью Лелиной биографии? Куда он будет смываться, когда станетневмоготу?! Разве он сможет всю оставшуюся жизнь выносить Лелю?

Настроение испортилось окончательно, и Белов, каким-тофальшивым движением погладив Лелю по голове, перекатился на край спального«гипподрома» и поднялся.

— Ты что? — спросила насторожившаяся Леля. — Все-таки решилехать?

— Ты же знаешь, что мне нужно, — ответил он с некоторымраздражением. Он почти всегда пребывал в раздражении после слишком активногосекса. Кроме того, ему нужно было подумать. — И Степан обещал звонить, что-тотам мои козлы с ярмаркой в Нижнем наколбасили…

— Можно подумать, что Степан не знает твой мобильный, —сказала Леля с легким презрением в голосе. Она знала всех, с кем работал Белов,— и начальника, и сослуживцев, и подчиненных.

— Да сам-то он по вечерам дома сидит, как сторожевая собакав будке! Так что ему никакого резона нет мне на мобильный звонить. Он считает,раз он дома, значит, и все должны быть дома!

— Ну, я тебе всегда говорила, что он идиот, — нескольконепоследовательно заключила Леля, решив, что обижаться сейчас глупо инепродуктивно. — Хочешь кофе? Я сварю. Или пива?

— Лучше кофе, — попросил Белов, поморщившись. Пива он в ротне брал, но Леля все время об этом забывала, хотя ей полагалось помнить.

Пока он в блаженной, почти обморочной истоме стоял поддушем, она приготовила кофе — очень плохой — и выложила какие-то маленькиетарталетки из расписной немецкой пачки. Готовить она не умела и не любила иварку супа считала чем-то безобразно мещанским. Белов был уверен — это от того,что выросла Леля в городе Гомеле, где были свои понятия о светскости имещанстве.

— А что местное население? — спросила она деловито, когдаБелов уже кинул в свою кружку белые таблеточки сахарозаменителя и приготовилсясделать первый глоток. — Все по-прежнему против? Как баба-яга?