черной краски, но в эти цвета было выкрашено всё, включая трамваи и даже подставки чистильщиков обуви. На каждом балконе по флагу, но могут быть варианты: просто красные, с желтыми серпом и молотом или разными аббревиатурами, красно-черные. На стенах революционные лозунги. Со всех сторон слышатся революционные песни. Почти все, включая женщин, в военной форме, но редко у кого полный комплект. Обычно или гимнастерка, или штаны, или пилотка, или, на худой конец, широкий ремень. И оружие мало кто имел, что, впрочем, не мешало каждому чувствовать себя революционером. На ум приходила фраза «В дурдоме каникулы».

Мой спутник, позабывший представиться, постоянно останавливался и, показывая на меня, сообщал всем, что я приехал из далекой Англии, чтобы помочь их правому делу. Пару раз я поправил, уведомив, что из Швейцарии, но меня проигнорировали и рассказчик, и слушатели. Зато угостили горячей тонкой лепешкой из пшеничной муки с подплавленным сыром и стаканом белого вина, довольно скверного.

Штаб располагался в церкви, из которой удалили все предметы культа. Над входом был красный плакат с желтыми серпом и молотом и буквами «PSUC» — аббревиатура от названия Объединенная социалистическая партия Каталонии, образованной слиянием Партии коммунистов Каталонии, Испанской социалистической рабочей, Каталонской пролетарской и Социалистического союза Каталонии. У меня появилось подозрение, что в Барселоне в каждом квартале, как минимум, по одному политическому объединению. На том месте, где раньше был амвон, стоял длинный стол, за которым лицом к входу сидели шесть человек, а напротив них чуть ниже стояло десятка два. Все говорили одновременно и при этом каким-то чудом понимали друг друга.

Мой проводник растолкал их, протиснулся к столу и доложил мужчине лет сорока двух, выбритому в отличие от всех остальных, в очках с круглыми стеклами в стальной оправе и с массивным раздвоенным подбородком:

— Камрад Хуан, я привел тебе революционера из Англии, — после чего протолкнул меня к столу.

Все сразу замолчали и уставились на меня.

— Салют! — поприветствовал я, подняв сжатый кулак.

— Салют! — дружно крикнули революционеры, после чего мужчина в очках произнес с сильным акцентом английском языке: — Добро пожаловать в Каталонию!

— Спасибо! — поблагодарил я на испанском и поправил: — Я из Швейцарии, а не из Англии.

— Всё равно мы рады тебе, камрад! — сказал он и сказал: — Насколько я знаю, твоя страна, как и наша, не участвовала в войне. Может, ты проходил воинскую службу?

— Я воевал, как артиллерист и летчик, — сообщил ему, не уточнив, в армии какой страны.

— О-о-о! — дружно проорали все.

— Ты как раз тот, кто нам нужен! У нас сейчас нет пушек и самолетов, но позарез нужны люди с боевым опытом. Назначаю тебя командиром центурии, которую мы сейчас набираем из добровольцев, — объявил очкарик и обратился к пухлой пожилой даме с собранными в высокий пучок, черными волосами: — Кончита, напиши приказ о назначении камрада командиром одиннадцатой центурии.

Мое мнение его не интересовало абсолютно.

— Как записать тебя, камрад? — спросила меня дама.

— Суиза (Швейцария), — ответил я, вспомнив испанские автомобили класса «люкс» и двигатели для самолётов компании «Испано-Суиза».

Незачем им знать, кто я такой.

47

Моя центурия располагалась в пустом складе торговой компании, руководство и работники которой разбежались. Выбрали строение на эту роль, как предполагаю, потому, что имелся широкий заасфальтированный двор, одна половина которого находилась в тени до сиесты, а вторая — после. Я успел как раз к завтраку. Ели в центре склада за длинным самодельным столом — плохо оструганными досками на нескольких козлах, сидя на длинных лавках, тоже недавно сколоченных. Известие о том, что прибыл новый командир, иностранец с боевым опытом, отметили громкими криками, несмотря на набитые рты, после чего мне и провожатому из штаба предложили места с краю и, как и всем, дали по большому куску коки — солоноватой лепешки с начинкой из кусочков мяса, баклажанной и красного перца и белое местное вино с приятным ароматом, но слишком кислое. Всё равно оно было лучше того, каким меня угостили на улице. Все пили из нескольких, около десятка, порронов, передавая друг другу, а мне налили в стакан.

После завтрака я приказал всем построиться во дворе в тени. Испанская центурия сильно отличалась от римской. В моей было всего шестьдесят три человека. Они стояли кривой линией в шеренгу по полтора — иначе этот строй не назовешь. Большая часть — юноши лет шестнадцати, как догадываюсь, с рабочих окраин. Они, ковыряясь в зубах, без всякого интереса смотрели на меня. Было и восемь женщин, не молодых, некрасивых, незамужних. Наверное, решили, что это поможет устроить личную жизнь, и, в общем-то, не ошиблись. Если рядом нет юных красавиц, таковыми становятся любые имеющиеся особи женского пола. Всего один, тридцати восьмилетний Хесус Родригес, служил в армии в молодости. До моего появления он командовал центурией, но очень обрадовался, узнав, что снят с должности. Я назначил его заместителем и одновременно командиром второй секции, как в революционной армии называют взвод.

Мятежники наступали, поэтому моя центурия нужна была на фронте вчера. Мне дали пять дней на подготовку ее к боевым действиям. При этом не было ни оружия, ни боеприпасов, ни обмундирования, ни даже обычных лопат. Пообещали, что привезут это всё маньяна. Поэтому в первый день я занялся строевой подготовкой.

— Зачем нам вся эта ерунда⁈ — сразу возмутился мужик лет под тридцать с многодневной щетиной, из-за которой был похож на добровольца с большой дороги.

— Мы не в королевской армии, нам это не надо! — поддержал его второй, тоже небритый, но единственный, имеющий полный комплект военной формы.

Я понял, что, если сейчас не заставлю подчиняться, центурия так и останется революционным сбродом, и четко изложил я свою позицию:

— Значит, так. В армии приказы не обсуждаются, а выполняются быстро и правильно. Кто не хочет делать это, тот трус или предатель, который не хочет учиться воевать и срывает подготовку других, помогая врагу. Поэтому каждый, кто откажется выполнять приказ или начнет его обсуждать, будет отчислен из центурии. Лучше я пойду в бой с пятью смелыми бойцами, чем с толпой трусливых болтунов.

— Тогда от тебя все разбегутся! — весело скалясь, заявил небритый.

— Выйди их строя, — приказал я.

— Это зачем? — задал он вопрос, нагло ухмыляясь, после чего сделал полшага вперед.

— Пошел вон отсюда, — спокойно произнес я. — Иди в