куда угодно, стрельба почти прекратилась. Иногда по ночам часовые, если не спали, палили с перепуга. К тому времени у всех были только испанские патроны, которые давали осечку через раз, а то и чаще. Немецкие и американские хранились в моей землянке. Получат перед боем, который, как я сделал вывод, случится не скоро. Ни у нас, ни у противника здесь не было сил для наступления. Основные бои шли на подступах к Мадриду.

По нам палили время от времени такие же идиоты из окопов напротив. Пули из винтовок долетали редко и посвистывая жалобно. Выпущенные из итальянского громоздкого станкового пулемета с водяным охлаждением «фиат-ревелли», если я правильно определил на такой дистанции, свистели веселее. Сразу понимаешь, что прошьют насквозь. Поэтому все приседали в окопах, дожидаясь, когда кончится коробчатый магазин на пятьдесят патронов. Раньше остановиться испанскому пулеметчику не позволяла национальная гордость. Изредка прилетали снаряды калибром три дюйма. Это была шрапнель, которая при разрыве на высоте накрывала большую площадь. Один раз попали по нашим позициям. Несмотря на мой приказ спрятаться в землянках, идиоты стояли в полный рост и высматривали, куда он летит. В итоге два убитых и шесть раненых, тяжелые. Их увезли на крестьянской повозке в ближний республиканский городок Сеса. На позицию никто из раненых не вернулся. С тех пор при свисте снаряда все запрыгивали в укрытия с резвостью и ловкостью цирковых гимнастов.

Раза два в неделю враг днем или ночью высылал небольшие отряды в сторону наших позиций то ли на разведку, то ли от скуки, то ли так пытались расправиться с неугодными. Шли толпой, громко разговаривая от страха, неверное, или по национальной традиции болтать всегда и везде, всем смертям назло. Ночью хватало нескольких выстрелов на звук голосов, после чего мятежники сбегали. Днем перестрелка длилась дольше. Вражеские солдаты залегали и начинали палить неприцельно. Наши отвечали так же метко. Патроны были испанские, так что я разрешал порезвиться. В итоге обе стороны расходились без потерь, если не считать легкораненых, но разговоров было на несколько дней, что у нас, что, догадываюсь, у них.

51

Через три недели мне стало скучно. Приперся в Испанию не для того, чтобы сидеть у черта на куличках и изображать занудного командира. Я засек, где находится пушка, из которой стреляли по нам. До нее по прямой километра три в сторону Уэски, может, больше. Холмистая местность скрадывает расстояние. Совершить атаку днем глупо. Нас просто положат из пулеметов, которых на противоположном холме аж три. Да и пушка им поможет. В русском трехдюймовом снаряде было двести шестьдесят круглых пуль весом десять грамм каждая. В испанском, думаю, не меньше, то есть штуки по три-четыре на каждого солдата центурии. Решил напасть ночью. Отобрал десять солдат, самых молчаливых по испанским меркам, предупредив, что пристрелю тут же того, кто откроет рот во время перехода. Вооружил всех винтовками «маузер-95» с примкнутыми штыками, измазанными сажей, чтобы не отблескивали в лунном свете, и выдал по сотне немецких патронов.

— Без моего приказа не стрелять. Вышли случайно на врага, работайте штыком. Представьте, что вы матадоры и обязаны заколоть, а не застрелить быка, — сделал я понятное им сравнение.

Загомонили радостно, что отобранные, что остальные, слушавшие инструктаж. Теперь точно лишней стрельбы не будет. Они тут все с детства матадоры или, на худой конец, пикадоры.

Вышли часов в десять, когда стало совсем темно. Компаса у меня не было, ориентировался по звездам. Мы обошли холм с вражескими позициями, двинулись по дороге к следующему, на котором была позиция артиллеристов. Я заставил солдат построиться в колонну по два. Теперь мы напоминали небольшое подразделение франкистов во главе с офицером, которое следовало ночью в тыл.

Не знаю, почему, у меня не было чувства опасности. Показалось, что и у моих подчиненных тоже отсутствует страх. Такое впечатление, что мы на прогулке или идем в соседнюю деревню к девкам. Воздух наполнен запахом сухой травы и еще чем-то, присущем только этим выжженным холмам, покрытым вереском, полынью, можжевельником. Чем ближе к Уэске, там больше звуков мирной жизни: человеческие голоса, лязганье железяк, скрип петель ставен и ворот…

Спокойная обстановка сработала против нас — проскочили позицию артиллеристов. Пришлось возвратиться. Может, так было лучше, потому что со стороны города нападения не ожидали. Мы подошли к позиции, на которой стояла пушка без щитового прикрытия. Часового возле нее не было. Нашли его спящим у стены, огораживающей двор дома, в котором, как позже выяснилось, обитал расчет под командованием молодого лейтенантика. Часового убили одновременными уколами нескольких штыков. Он только прохрипеть успел. Затем моя команда тихо вошла в дом, где в одной комнате при свете масляной лампы спали еще пять солдат, во второй — пожилые хозяева и в третьей — офицер с их дочкой. Я остался на улице под окнами — и правильно сделал. Когда в доме началась шумная резня, окно распахнулось от удара изнутри, и во двор выпрыгнул молодой человек в кальсонах. Приземлился неудачно, на четыре кости, получил от меня рукояткой пистолета по затылку и распластался на земле. В комнате, откуда он сиганул, послышались женские крики.

— Эй, осторожнее там! — прикрикнул я.

— Заткнись, шлюха! — прикрикнул один из моих подчиненных, и плач сразу стал тише.

Вместе с солдатами по ошибке убили и хозяина дома. Уцелел только командир, лейтенант Гарсия, который выпрыгнул из окна. По моему приказу его отконвоировали в дом, разрешили надеть парадную форму.

— В таком виде он будет казаться более ценным трофеем, — предположил я.

Собрав в доме оружие и боеприпасы, а заодно и заполненную на две трети бочку белого вина, вывели из конюшни шестерку мулов и серого в «яблоках» жеребца. Две пары длинноухих запрягли цугом в пушку, а третью — в артиллерийскую повозку, нагруженную двенадцатью снарядами и другими трофеями. На коне поехал я. Со всем этим добром мы спустились с холма на дорогу и, не особо прячась, направились в сторону своих позиций. Впереди скакал я. Лейтенант Гомес шел следом, чтобы в случае встречи с вражеским патрулем сообщить, что орудие меняет позицию по приказу командования. Мол, утром ожидается штурм.

Удобнее было бы проехать по дороге дальше, за наши позиции, но на холме по другую сторону широкой ложбины, по которой она пролегала, располагался отряд, как я понял, коммунистов-троцкистов из POUM (Рабочая партия марксистского единства), паливших по ночам в разные стороны без причины. Договариваться с ними даже днем было проблематично, а ночью и