Хорошая жизнь, такая понятная, простая такая, как у всех, ивдруг она кончилась, и никакого интересу не стало – какое ей, Парамоновой, делодо белобрысой лимитчицы, которую Верочка держит в своей квартире?! Какое ейдело до того, что на бульваре пацаны из своих баллонов опять испакостилигадкими словами все лавочки? Раньше бы непременно к участковому метнулась, анынче сидит вот одна, сиротинушка, и грустно ей, сил нет!…

Парамонова отвинтила крышку от кефирной бутылки – а раньшекрышка была из тверденькой фольги, и ее нужно было продавливать внутрь! – иналила немного Тамерлану в тарелку, чтобы он тоже попил, вернулась в кресло иоткусила от батона. С этим кефиром с батоном были связаны хорошие воспоминанияо молодости. Она работала крановщицей и всегда так обедала – кефир и батон, итак вкусно было этим обедать, так здорово, и, главное, можно долго есть, никудане спешить, потому что обеденный перерыв час, а батона с кефиром хваталопримерно на полчаса, и еще оставалось время, чтобы поболтать с девчонками илипросто посидеть на солнышке!

Тамерлан кое-как выбрался из-под кресла и, переваливаясь,пошел на кухню, зацокал по линолеуму когтями.

– Иди, иди, попей, – вслед ему сказала Парамонова, – свежий кефирчик,вку-усный!…

Тамерлан зашел на кухню, и слышно было, как он там лакает,шумно и неаккуратно.

Парамонова откусила от батона. Депутаты в телевизореперестали ссориться, разошлись в разные стороны, программа кончилась, иначалась другая, про писательницу. Этих писателей Парамонова терпеть не могла исчитала, что все они как один тунеядцы вроде Женьки с третьего этажа. Ну,скажите на милость, что это такое за работа – сиди себе за столом да водиручкой по бумаге! Так месяцок поводишь, а тебе за это денежки – получи, мол, засвой тяжкий труд, дорогой товарищ писатель! Вот взять, к примеру, ее,Парамонову. Да она таких историй, о которых в книжках пишут, может сколькохочешь сочинить! Хоть сто, хоть двести! У нее в жизни чего только не было – и сбюрократами она боролась, и с «несунами», и в социалистическом соревнованиипобеждала, и «Знак Почета» ей вручали, всего не опишешь! А по телевизору ееникто не показывает!

Пока писательница стрекотала, какая онатакая-сякая-замечательная, Парамонова доела батон, допила кефир и совсемомрачилась.

Что теперь делать? Батон съеден, кефира нет, кино кончилось,да еще Парамонов помер!…

Тамерлан захрипел на кухне, а это могло означать только одно– кто-то идет по лестнице. Парамонова прислушалась. Она знала шаги всех жильцови была уверена, что это Липа со второго этажа тащится домой со своей работы.Или сама Липа, или ее хахаль. Вот до чего дошла современная молодежь безруководящей роли партии и правительства! Вот до чего, товарищи, дошла она,когда молодая девка с парнем нерасписанная живет, и никого не стесняется, идаже соседей не сторожится! Когда хочет, приходит, когда хочет, уходит, а уподъезда ее повстречаешь, так вылупит глаза свои бесстыжие и здоровается,вежливо так, как приличная!…

Шагов Парамонова не расслышала, зато в дверь позвонили.

Тамерлан изо всех сил напрягся, хрипло гавкнул и закашлялся.

– Принесло кого-то! – сказала Парамонова, страшнообрадованная тем, что кто-то пришел. Она выбралась из кресла, напялила тапки,не переставая ругаться, и зашаркала к двери. Хоть бы Люба пришла повечерять!Чайку бы попили, а потом она бы погадала, все не так грустно!

Парамонова зажгла свет, зажмурилась, потому что послеполутьмы комнаты стало слишком ярко, глянула на себя в зеркало и отперла дверь.

– А-а! – воскликнула она и улыбнулась кокетливо. –Проходите, проходите до комнаты сразу!

– А у вас… собачка. Не кинется?

– Да нет, нет, куда ж ему кидаться, он старенький уже, дедоксовсем! Проходите не стесняйтесь!

А может, и ничего, подумала взбодрившаяся Парамонова и дажев зеркало на себя глянула и поправила кудряшку на лбу. Не оставят добрые люди,вот в беде навещают ее, сиротку, и не так грустно, есть же вот понимающие,знают, как ей одиноко, и не оставляют…

Тут, на этой самой утешительной и славной мысли, и кончиласьжизнь вдовы и сироты Парамоновой.

Ее сильно ударили сзади, так что она покачнулась, но неупала, а со всего маху ударилась виском об острый край шкафа. Виску сталобольно, так больно, как не было еще никогда в жизни, и это оказалась такаябезнадежная, такая смертельная боль, что сознание взорвалось и лопнуло, и вголове на одну секунду стало ясно и четко, и она поняла, что умирает, что этаболь – начало ее смерти, только начало, но остановить ее уже нельзя. «Добрый»человек, которому она так обрадовалась, пришел ее убивать, и сейчас убьет, иуже почти убил.

В следующий миг, очень короткий, ей стало нечем дышать, но отболи в лопнувшем сознании она не могла сопротивляться и слышала хрип, которыйиздавало ее собственное сдавленное горло, и еще она успела подумать – неужелиэто случилось со мной? – с безмерным удивлением, и больше уже ничего нечувствовала.

Тамерлан сипел, кашлял, лаял и пытался прогнать того, ктосделал что-то нехорошее с его хозяйкой, но он был очень стар, и его старческоесердце разрывалось от ужаса, и поделать он ничего не мог.

Очень быстро он понял, что все кончено, и, подгребаядеревенеющими лапами, из последних сил пополз, вытянулся и замер.

– Откуда?! Откуда взрывчатка?!

– Вот отсюда, – Добровольский показал на плотный квадратныйпакет, валявшийся на столе.

– Почему ты думаешь, что это взрывчатка?!

– Потому что я знаю.

Олимпиада никак не могла взять в толк, что такое он говорит.

– То есть под носом у дяди Гоши кто-то что-то делал совзрывчаткой, а он даже не знал?!

Добровольский отряхнул руки.

– Липа, – сказал он с некоторым раздражением. – Возьми себяв руки. Ничего такого не происходит, от чего можно потерять разум. Дядя Гошасобирал здесь взрывные устройства. Вот тебе и начинка, видишь? – Он потряскакой-то ящик, полный гаечек, болтиков и обрезков от железок. – Все яснееясного!

– Дядя Гоша не мог… – начала Олимпиада и осеклась.

Все действительно было яснее ясного, как выразилсяДобровольский.

– Он делал взрывные устройства, а потом что-то случилось.Может, он стал не нужен или слишком опасен, и его решили взорвать вместе с этойего… мастерской. Ему дали по голове и оставили здесь. – Добровольский говорилбыстро и будто сам с собой. – Мне необходимо выяснить, имелся ли на томвзрывном устройстве таймер, или оно было настроено на удар или на замыканиепроводов. Скорее всего, таймера не было. Труп должны были найти, перевернуть,переложить, и тогда устройство сработало бы. Если бы оно сработало здесь, домвзлетел бы на воздух, ничего не осталось бы. Но его кто-то прислонил к твоейдвери. Заряд был не слишком сильный, и тело сверху ослабило взрыв, и никакихсерьезных разрушений не последовало. О, черт!