Добровольский проворно шарил по полкам и столам, Олимпиадане сводила с него глаз.

– Что-то должно было тут остаться, какие-то записи, адреса,хоть что-нибудь!

– Что?!

– Ну, хотя бы денежные расчеты. Он должен был получать засвои услуги очень много денег. Я хочу знать, где эти деньги. Там должны бытьзаписи или хоть что-то!

– Наверное, в сейфе.

– Наверное.

Где– то очень далеко лаяла собака, и Олимпиада подумала, чток Парамоновой кто-то пришел.

– Утром в ту субботу в его квартире разговаривали, я сам этослышал. Парамоновы сказали, что разговаривать никто не мог, потому что к немуникто не приходил. Как видно, приходил! И этот кто-то знал про лабораторию,взрывчатку и знал, как заминировать человека, а это не слишком просто!

– Не просто? – переспросила Олимпиада. Добровольский мелькомглянул на нее. Он сидел на корточках перед сейфом и копался в своей сумочке,похожей на косметичку, которую принес с собой.

Олимпиада несколько секунд смотрела ему в глаза, а потомсказала:

– Мы должны позвонить в милицию.

– Нет. Не должны.

– Как?!

– Мы не сможем объяснить своего присутствия в этой квартире.Я не хочу давать… ложные показания, а в этом случае придется.

– Но мы должны!

– Я найду способ известить власти, – сухо сказалДобровольский. – Но не сию секунду.

Собака перестала лаять, видно, Парамонова ее успокоила.

– Павел, у нас, в Москве… то и дело происходят взрывы. НаСадовом кольце даже щиты развесили – ваш звонок свяжет террористам руки!' – Тыхочешь связать руки террористам?

– Да! – громко заявила Олимпиада. – Да, хочу!

– Даже если закон в данном случае будет не на твоей стороне?

– Почему не на моей?! Что ты придумал?!

– Я ничего не придумал. Я совершенно точно знаю, что тебятут же арестуют за… соучастие или причастность, я не помню толком, как этоназывается по-русски. Ты очень подозрительно себя ведешь. Ты забираешься вчужие опечатанные квартиры, находишь в них взрывчатку, а потом сообщаешь вполицию, которая при осмотре помещения ничего такого не нашла! Я вообще оченьудивлен, что тебя не задержали в самый первый раз, когда слесарь оказался возлетвоей квартиры!

Олимпиада сжала кулаки. Она не желала его слушать. Онговорил ужасные и несправедливые вещи, да еще так, как будто она и вправду былав чем-то замешана. Но он же знает, что это не так!

Она только открыла рот и собралась сказать что-то такое, чтонавсегда сбило бы его с этого невозможного, уничижительного тона, но он не далей произнести ни слова.

– Не мешай мне, – приказал он. – Я должен разобраться сам, ая пока ничего не понимаю! Кроме того, боюсь, что дело будет очень затруднено,если в него вмешаются русские власти.

– Да кто ты такой, чтобы разбираться?! Или ты думаешь, чтоесли у тебя дипломатический паспорт…

– Я комиссар швейцарской финансовой полиции, – сказал онтак, словно сообщал, что он экскурсовод в краеведческом музее. – Я хочу знать,с чем связаны все эти необъяснимые вещи, которые происходят вокруг меня.

– Кто?! – пронзительно переспросила Олимпиада. – Кто ты?!

Добровольский не стал повторять. Сейфовый замок в данныймомент интересовал его гораздо больше, чем Олимпиада. К счастью, он был прост,и открыть его не составляло никакого труда.

Замок щелкнул, открылся, и оказалось, что в сейфе почтиничего нет. Добровольский вытащил на свет довольно худосочную пачечку евро, ещеодну, потолще, долларов, записную книжку и проколотый дыроколом паспортсоветских времен на имя Племянникова Георгия Николаевича.

– Негусто.

– А что ты ожидал найти? – язвительно спросила Олимпиада,которая все еще никак не могла прийти в себя после известия о том, что онмеждународный Шерлок Холмс. – Явки, пароли, чужие дачи?

– Почему дачи?

– Потому что это песня такая, – буркнула Олимпиада. – Еепоет группа «Високосный год».

– Хорошо поет? – рассеянно переспросил Добровольский.

Он пролистал записную книжку и затолкал ее в свою сумочку.Вряд ли сейчас, с ходу он вычитает в ней нечто полезное и все объясняющее!Придется заняться ею позже и со всем вниманием.

– Почему милиция не нашла эту комнату, Павел, а ты нашел?

– Вот ты спросила! – удивился Добровольский, аккуратносложил деньги в сейф, закрыл дверцу и стал опять копаться с замком. – Не нашла,потому что не искала. Как тебе такое объяснение?

– А ты что, искал?

Он пожал плечами.

– Меня учили в правильном месте. – Замок щелкнул,Добровольский подергал дверцу, проверяя, заперта ли, и поднялся с корточек. – Яумею искать.

– Нам нужно уходить, пока нас здесь не застали.

Может, потому, что он так хвастался перед Олимпиадой своейшколой, а может, потому, что он был твердо уверен, что источник опасностинаходится вне этого дома – вряд ли слесарь-подрывник продавал свои устройствакому-то из соседей! – но Добровольский все пропустил.

Безошибочное чутье его подвело – словно в доказательствотого, что оно вполне может быть и ошибочным, что нет правил без исключений.

Он услышал движение за дверью только в последний момент,когда уже ничего нельзя было поделать.

Он стоял далеко, далеко и от двери, и от Олимпиады, и увиделтолько, как в проеме за ее спиной что-то мелькнуло, темное и трудноопределимое.

– Липа!

Она еще только оборачивалась, она даже не успела ниудивиться, ни испугаться. В воздухе что-то будто коротко свистнуло, лампочкавсхлипнула, и в разные стороны брызнули осколки стекла, уже невидимые, потомучто сразу стало темно, так темно, что мозг не спохватился перенастроиться иперед глазами моментально поплыли желтые и фиолетовые круги.

Добровольский больше не видел Олимпиаду и только услышалудар, показавшийся оглушительным, звук падающего тела, потом лязг – и наступилауже такая темнота, темнее которой не бывает.

Тетя Верочка капризничала и после картошки с селедкойзахотела «вкусненького». Люсинда подумала-подумала и предложила нажаритьоладий.

Тетя Верочка поджала губы и уставилась в окно, которое ужебыло законопачено на ночь железными ставнями.