Из обычных были князь Галицкий – возмутительно прекрасный впольском бело-золотом кунтуше; знакомый Корнелиусу еще по слободе пасторГрегори, устроитель царского театра, весь желтый от больной печени; улыбчивый,похожий на сытого кота камергер Лихачев; стрелецкий генерал князь Долгорукий,боевой товарищ Артамона Сергеевича; ученый хорват с непроизносимой фамилией –всё zch да tsch, и еще некоторые особы.

Самым важным гостем нынче был высокопреосвященный Таисий,митрополит Антиохийский. Этот ученейший грек, в прошлом падуанский докторбогословия и католический викарий, перешел в православие и достиг высшихцерковных степеней. Все знали, что государь его чтит, а в божественных делахслушает больше, чем раньше слушал низложенного патриарха Никона.

Митрополита Корнелиус во дворце видел часто, да и у Матфееваон появлялся не впервые. Только в царском тереме Таисий восседал важный,пышный, в золотой ризе и митре, сплошь расшитой жемчугом и алмазами, спастырским посохом, а к Артамону Сергеевичу являлся попросту, в мягкойшерстяной рясе, и держался доступно, улыбчиво. Говорить с ним можно было о чемугодно, хоть о политике, хоть о языческих богах античности, но больше всегоТаисий оживлялся, когда речь заходила о книгах. Его карие глаза загоралисьазартными огоньками, руки сами тянулись теребить шелковистую седую бороду, нащеках проступал мелкий старческий румянец.

Однако был у Корнелиуса с высокопреосвященным один разговор,после которого капитан усомнился – так ли уж прост и свят Таисий. Как-то вцарском тереме митрополит подошел к проверявшему посты фон Дорну, ласково с нимпоздоровался и завел беседу: какой-де веры и как обходится без исповеди ипричастия. Когда Корнелиус ответил, что обходится плохо и пробавляется однойлишь молитвой, Таисий, поглядев по сторонам, перешел на шепот. «Без исповеди-тохристианину нельзя, грех, – сказал. – Ты вот что, сын мой, ты на исповедь комне приходи. Я хоть и принял православие, но от католической веры не отрексяпотому что Спаситель един, хоть по-латински ему молись, хоть по-славянски. ИСвятейший Престол меня от матери-церкви не отлучал, священнического звания нелишал. Могу и исповедывать, и грехи отпускать. Придешь?» Искушение облегчитьдушу было великим, но и сомнение брало. Как это возможно – разом быть икатоликом, и православным? За приглашение фон Дорн поблагодарил, обещал прийти.Но не пошел, а грек, хоть после и виделись многократно, не настаивал.

При Таисии всегда был ближний келейник, чернобородый,молчаливый, со страшным костлявым лицом. Нерусский – должно быть, тоже грек илилевантинец. Звали его Иосифом. Про него говорили, что он лют верой, носит подрясой железные вериги и всяко умерщвляет плоть – по ночам, чтоб избавиться отмучительных соблазнов, точит себе зубы напильником, только через такоеневозможное страдание и превозмогается. Вериг Корнелиус не видел, зато острые,почти что треугольные зубы заметил и проникся почтением. Видно было, что Иосифи в самом деле человек святой.

Новых гостей нынче было двое. Одного, ученого лекаря ифармацевта Адама Вальзера, привел подручный боярина по Аптекарскому приказудьяк Голосов. Герр Вальзер Корнелиусу понравился – тихий, седенький, с мягкойулыбкой и добрыми голубыми глазками, которые с любопытством взирали на мириз-за больших оловянных очков. В сенях аптекаря дожидались двое дюжих холопов скрепкими дубинками и слюдяными фонарями на длинных палках. Из этойпредосторожности можно было заключить, что Вальзер на Москве человек не новый,хорошо знающий, как оберегаться по ночному времени. Кто из дому затемно выходилодин, да без своего света, тому в этом разбойном городе далеко было не уйти –или тати ночные разденут, или уличные сторожа, видя одинокого человека, передсоблазном не устоят. Голосов и Вальзер явились прежде других. Аптекарьзасмущался просторной гостиной, робко попросил разрешения осмотреть хозяйскуюбиблиотеку и долго не казал оттуда носа.

Зато второй из новых людей, дьяк Посольского приказаАфанасий Лебедев, только что вернувшийся из Европы, сразу завладел всеобщимвниманием – стал рассказывать последние французские вести про короля Лудовика иего метресс. Весь просвещенный мир, оказывается, нынче обсуждал великуюновость: положение прекрасной маркизы Монтеспан пошатнулось. Пикантнее всегобыло то, что сердце его величества у блестящей фаворитки похитила некакая-нибудь юная красавица, а пожилая воспитательница бастардов, прижитыхмаркизой от Короля-Солнце. Эта самая мадам Ментенон весьма благочестива,рассказывал дьяк, скромна, имеет от роду сорок лет и обольстила версальскогомонарха не пышными прелестями, но умом и высокой нравственностью.

– Сие означает, что король Лудовик в постельных баталияхсовсем истрепался и теперь желает от жёнок не пылкости, а одного лишь покоя,весело сказал князь Василий Васильевич. – Он нынче как петух, что курочек нетопчет, а только кукаречет. Такому кочету одна дорога – в суп.

Сказано было не только остроумно, но и политически тонко –среди гостей французских доброжелателей не было, и шутку встретили дружнымсмехом. Потом заговорили кто о чем, а фон Дорн еще долго терзался тем, какулыбнулась Сашенька князевой скабрезности. Утешение было одно: зубы уГалицкого, как и у большинства московитов, нехороши – когда смеялся, видно, чтожелты и кривоваты. Поймав взгляд Александры Артамоновны, капитан широкоулыбнулся – пусть сравнит и оценит. Боярышня тоже улыбнулась. Оценила либелизну и ровность зубов, было неясно.

Когда слуги зазвенели серебром, вынося блюда с угощением, избиблиотеки выглянул Адам Вальзер. Потянул носом на аромат печева, пряного мяса,дымленой белорыбицы и вдруг переменился в лице. Глаза герра Вальзера испуганнозаморгали, розовые щечки побледнели. Корнелиус удивился такому метаморфозису ипроследил за направлением аптекарева взгляда. Оказалось, что Вальзер смотрит намитрополита Антиохийского, да и грек тоже взирает на тихого человечка, причем сявным неудовольствием.

Впрочем, Таисий от лекаря тут же отвернулся, поманил к себеКорнелиуса. Когда тот с почтительным поклоном приблизился, высокопреосвященныйшепнул:

– Капитан, позови-ка ко мне брата Иосифа. Фон Дорн сходил всени за чернобородым монахом, а когда вместе шли обратно, в залу, навстречувыскочил герр Вальзер, всё такой же бледный.

– Уже уходите, сударь? – удивился Корнелиус. – Нопразднество только начинается.

– Дело важное… Запамятовал. И нездоров, – срывающимсяголосом пролепетал аптекарь, с ужасом глядя на смуглого брата Иосифа.

Побежал к выходу чуть не вприпрыжку, чудной человек.