Куст зеленел лишь один, гордый и красивый, а сухих торчало вобе стороны на милю. Как и среди людей, успел подумать Томас. Он собрал сухихветок достаточно, чтобы сжечь всех красивых ведьм Британии, а калика умелоразвел костер. Когда Томас вернулся с последней охапкой, на прутьях ужежарились широкие ломти мяса.

Небо выгнулось угольно черное, такое не увидишь в туманнойБритании, зато звезды высыпали яркие, крупные, как яблоки, синие и голубые,попадались даже красноватые. От их зловещего подмигивания у Томаса вставаливолосы на загривке. Он складывал пальцы крестом и, стараясь делать незаметнодля калики, поплевывал через левое плечо.

Случайно он перехватил пытливый взгляд калики. Тот тотчас жевзглянул в сторону, но Томас уже ощутил ту незримую дрожь в теле, что говорит озатаившемся вблизи звере, готовом к прыжку.

— Олег, — сказал он настойчиво, — мы —мужчины. И не должны скрывать друг от друга. По крайней мере, здесь. Когдаодной ногой уже в могиле, а вторая... почти тоже там.

Олег ответил вяло:

— О чем ты?

— Я же вижу. Ты смотришь на меня как-то странно. Скажи,что ты увидел?

Олег буркнул:

— Тебя вижу. Злого и потного.

— Олег, — сказал Томас предостерегающе. — Утебя такие глаза становились дважды. Оба раза заглядывал в грядущее. А сейчасты заглянул... а затем на меня. И в твоих глазах было... я бы сказал, чтожалость, если бы хоть на миг подумал, что тебе такое чувство знакомо... Что тыувидел?

Олег отмахнулся:

— Да ерунду всякую.

— Что именно? — настаивал Томас.

— Да ерунду, — повторил Олег.

— Что?

— Я ж говорю, ерунду.

— Олег, скажи. Иначе я буду считать себя оскорбленнымдо конца дней.

Олег с неохотой выдавил:

— Когда говорю, ерунду, то она и есть ерунда. Не увиделя такого короля, как Томас Мальтон. Ни в Британии, ни во Франции, ни вообщегде-то... Заглянул даже к сарацинам, но и там твои следы песком занесло.Правда, там вообще от крестоносцев даже костей не осталось... Пока голова неразболелась, я просмотрел императоров, царей, султанов, магарадж... это что-то вродепадишахов... микадо... то же самое, что и магараджи... падишахов, это нечтопохожее на микадо...Хотел еще среди фараонов, хоть тебя только в фараоны... номысли спутались, ясность ушла... Можно бы еще среди царей, в той стране чужихна престоле перебывало как гусей на базаре...

Томас прошептал:

— Магия ушла?

— Ясность, — повторил Олег. — Это не магия. Явижу грядущее... как ты видишь огромную яблоню, если при тебе сажают отводок,как видишь статного боевого коня, хотя перед тобой провели годовалого жеребенка...Но, Томас, жеребенок может издохнуть через неделю, и твое видение рыцарскогоконя может оказаться ложным. Так что не больно доверяй таким видениям. Я сам наних не слишком полагаюсь!

Томас прошептал мертвым голосом:

— Пока что ты не ошибался.

Он силился улыбнуться, губы как замерзли, пока не тряхнулголовой и не сказал себе яростно: лишь бы добраться до Яры! А там, будь чтобудет. Останется ли с нею в аду, погибнет ли как рыцарь или как невольник... нос пути не свернет.

— Томас...

— Все хорошо, — сказал Томас. К собственномуудивлению ощутил, что голос снова звучит сильно и мужественно... — Можетбыть, это враг насылает ложные видения! Страшится, что ворвемся в его логово исхватим за глотку!

— Да-да, — поспешно, слишком поспешно согласилсяОлег.

Они не смотрели друг другу в глаза. Калика невеселопомешивал прутиком уголья, багровый свет подсвечивал снизу, делая лицо особенножестоким и мрачным. Но зеленые глаза были мудрыми и кроткими. Крупные углирассыпались на куски, обнажая пурпурные бока, подсвеченные изнутри, искоркивыпрыгивали и пытались ухватиться за стебельки сухой травы.

Томас вытащил меч и рассматривал кое-где зазубренное лезвие.Рукоять блестела, отполированная частой хваткой. Шершавая ладонь стерла некогдазатейливый узор, надо бы заново, чтобы не скользнуло в потной ладони...

Олег внезапно упал на спину, в воздухе мелькнули подошвысапог, и в следующее мгновение он, перевернувшись через голову, вломился втемноту... Послышался треск ветвей, далекий вскрик. Томас с мечом в руке всталспиной к костру, ругая себя последними словами, что смотрел в пламя, а теперьперед глазами пляшут огненные мухи размером с индюков. На всякий случайпригнулся, чтобы не служить мишенью невидимого стрелка, если такой отыщется.

Потом послышались шаги, калика топал нарочито громко, чтобырыцарь сдуру не рубанул сперва, а потом не начал рассматривать. Томас видел,как с той стороны в освещенный красным круг вдвинулся лохматый Олег, за собойтащил невысокого тщедушного человека. Лицо несчастного было перекошено ужасом,одна рука болталась, из локтя сочилась кровь.

Олег встряхнул его за шиворот:

— Подсматриваешь?

Человек вскричал жалобно:

— Я еще ничего не успел!.. Я только-толькоприблизился!.. Пощади! У меня семья, дети... У меня три дочери, которых надопристроить, выдать замуж. Одна не совсем удалась... мне надо заработать ей наприданое...

Томас слушал сочувствующе, калика тоже. Потом каликавздохнул печально:

— Нужна была подработка?

— Да, — кивнул человек преданно, — да!

Калика вздохнул еще печальнее:

— Ох, эти вечные противоречия между «хочу» и «надо»...

Он взялся другой рукой за шею пойманного, Томас успелувидеть быстрое движение, послышался хруст, а калика, выпустив безжизненноетело, переступил и сказал буднично:

— Как там, не подгорело?

Томас нервно сглотнул:

— Нет-нет, ты вернулся быстро... Ты... убил его?

— Всего лишь сломал шею, — успокоил калика.

— Э-э... ты не слишком... жесток?

— Больше денег — больше риска. Ты ж не смирился спотерей, идешь?

Томас вздохнул, зябко повел плечами:

— Иду, но чую такие же добрые пальцы на своей шее.

Он выгреб прутиками мясо, а калика, зашвырнув телонеудачника далеко в темноту, выбрал ломоть побольше, снова уставился в огоньдобрыми печальными глазами.

В ночи хрипло и рассерженно прокричал петух. Томас не успелудивиться, откуда в степи домашняя птица, как в воздухе начало что-то меняться.Сильнее стал запах сырой земли, дохнуло запахом свежей травы, затем под ногамидрогнуло, в глубинах прокатилась легкая дрожь. Что-то заворчало, послышалсядалекий шорох, будто из глубин земли, как со дна озера, всплывает смытое сберега паводком огромное дерево.