Он догадывался, что калика неспроста не остановился на ночь,и что с каждым шагом вторгаются в странные земли, где ночью совсем другой мир,другие звери, другие законы, и куда свет христовой веры не проник и, возможно,никогда не проникнет.

На всякий случай перекрестился, пробормотал хвалу Пречистой.Пусть летают, хоть головы себе поразбивают о его железные плечи. Все-таки ущербнечистой силе, а христианскому воинству меньше махать топорами, когда и сюдапридут с огнем, мечом и крестом.

За ночь дважды останавливались на отдых, поспали по очереди,а когда звезды начали блекнуть, уже шагали по утренней свежести быстро инапористо. Когда начала приближаться полоска деревьев, что растут обычно поберегам рек, Томас уже мог примерно сказать, что за река, хоть и меньше каликискитался по белу свету.

Однако, когда нетерпеливо взбежал на берег, то замер, будтонаткнулся на стену. Олег поднялся неторопливо, без охоты.

Река катила волны крупные, светлые, а лучи полуночногосолнца упырей и мертвых пронизывали до самого дна. Подводные камешки и снующиерыбки видны не только возле берега, но и дальше по реке. Томас, присмотревшись,готов был поклясться, что видит всю реку насквозь от берега до берега.

— Какая чистая вода, — сказал он с восторгом, чтосмешивался со страхом. — Так именно эта река совсем близко к царствумертвых? Невероятно...

— Придется поверить, — сказал Олег угрюмо. —Оно на том берегу.

Томасу померещилось, что на том берегу реют в клочьяхгрязного тумана, странные уродливые птицы.

— Наконец-то, — прошептал Томас. Сердце егозастучало чаще. — Как переправимся? Вплавь или найдем лодку?

Калика спустился к самой воде. Томас шел следом, глаза неотрывались от рук калики. Олег подобрал сухой прутик, зачем-то понюхал. Томаспроследил за ним настороженным взглядом, когда калика вдруг бросил в реку.

К удивлению Томаса, легчайший прутик плюхнулся как будто егосто тысяч кузнецов ковали из железа. Калика вопросительно осмотрел на Томаса.Тот хмыкнул, мало ли какое колдовство прицепил к несчастной хворостинке,подобрал другой сам, небрежно бросил. Он чувствовал легкость, это даже непрутик, а высохший стебель чертополоха, пустой внутри, наполненный воздухом...но его хворостинка пошла ко дну с такой поспешностью, будто пыталась догнать иудушить прутик калики.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Томас.

— Жошуй, — ответил Олег.

— Что-что?

— Оглох, сэр рыцарь? Жошуй, говорю. Придется поискатьмост.

Томас смотрел то на прут, что просвечивал со дна, то накалику:

— Жошуй?.. А... гм... да. Если Жошуй, то тогдаконечно... Жошуй — это понятно, раз уж Жошуй... Никуда не деться. А ты уверен,что где-то есть мост?

Калика буркнул:

— Человек такая тварь, что обязательно постараетсяперебраться на ту сторону. Надо или не надо. Особенно, если не надо.

Томас побрел за ним следом, на бегущие волны косилсянедоверчиво и зло. Теперь видно, что чересчур быстро несутся, слишком легкоплещутся, брызги взлетают и падают очень медленно. А потом у самого берега надводой пролетела птица, Томас понаблюдал за ней, вздрогнул, догнал калику:

— Сэр Олег! Я зрел, как легкокрылая птица, изящная, какмолодая лань, изронила перышко...

— Из хвоста? — спросил калика, не оборачиваясь.

— Не из хвоста, в том все и дело! Если бы из хвоста иликрыла, где перья толстые, грубые... Нет, изронила с груди, где не перья даже, анежнейший пух. И этот пух упав на воду...

— Пошел ко дну как каменюка, — закончил калика.

— Вот-вот. Ты как это объяснишь? Или это гарпия? Яслыхивал, у тех перья вовсе из булата. Один показывал нож, клялся, чтоперековал из гарпячьего пера, но я засомневался, ибо враль отменный, хоть ирыцарь отважный и полных всяческих достоинств...

Калика покосился с некоторым недоумением:

— Аль запамятовал? Или я не сказал, забыл? Это ж Жошуй.Тот самый.

— Ага, — пробормотал Томас несчастливо. —Жошуй, эта река мертвых, чьи воды так легки, что не держат даже перышка... Акак же нам перебраться, ежели...

Калика подумал, хлопнул себя по лбу:

— Я ж не говорил, забыл! А ты молодец, сам допер... Невыпала б тебе нелегкая в рыцари, даже в короли... бедолага... мог бы в самомделе стать каликой.

Томас проговорил сквозь зубы:

— Сэр калика, что это за нестерпимый блеск впереди?

Калика повернулся в ту сторону, куда указывал Томас. Клочьятумана разъехались как пьяные простолюдины с ярмарки, на краю видимостизаблистала яркая полоска. Калика с досадой прищурился, посмотрел в кулак:

— Час от часу не легче! Это Сират.

Томас кивнул, уже не спорил:

— Сират? Тот самый, верно?.. Ну, который... Который...

— Который тонок, как паутинка, и остер, какбритва, — закончил калика. — Думаю, ты тоже догадался. По этому мостумогут перейти на ту сторону только праведники. А грешники... Только тебе чеготревожиться?

Праведнее тебя не найти на всем белом свете! Недаром же Деваза тебя вон как хлопочет.

Томас сказал дрогнувшим голосом:

— Конечно-конечно... Но чего нам переть по такомувысокому мосту? Я уверен, есть дороги и короче.

— А как же Дева? — удивился Олег.

— Что Дева, — пробормотал Томас, — по своейдоброте за какую только дрянь не заступалась! Подумать противно. Даже заразбойника, который тря дня в петле провисел...

Олег развел руками:

— Ну, как скажешь, как скажешь. Я хотел как лучше. Чтож, поищем другую дорогу.

Томас спустился к самой воде, зачерпнул в обе ладони воды.Олег смотрел с интересом. Рыцарь не сушит голову над последствиями. Если жаждетпить, то пьет. А что будет дальше, пусть епископ думает, а то и его боевойконь, у того голова еще больше, никакая тиара не налезет.

Томас пил изысканно, с лучшими манерами благородных: стоя наколенях, зачерпывал обеими ладонями и хлебал из такого ковшика. Не так, как егопращур Англ, который падал у ручья на четвереньки, припадал алчущим ртом, лакалкак дикий зверь, не выпуская из рук меча и щита. А тех, кто пил вот так, какего дальний потомок Томас Мальтон, велел гнать из своей дружины, какнедостаточно свирепых и быстрых.

А Томас вдруг замер. Вода медленно струилась между пальцами.

— Корзина! — воскликнул он. — Корзина плыветпо течению!

— Ну и что?

— А почему не тонет?