Олег зябко передернул плечами. Томас чувствовал какотшельник подобрался, словно готовился без разбега вскочить на скачущего мимоконя. Дыхание стало прерывистым. Взлохмаченная голова на фоне блекнущих звездказалась головой чудовища.

— Я слышу... — начал Томас.

В полете стрелы земля взвихрилась, словно песок на дне реки.Бесшумно поднялась голова, плечи, возделся недвижимый человек, он продолжалрасти, и вот уже из земли поднялись настороженные конские уши...

Томас затаил дыхание. Там высился залитый светом луны извезд огромный всадник. Конь — воплощение дикой мощи, всадник чем-то похож наОлега: в звериной шкуре, широк в плечах.

Он выглядел чудовищно мощной монолитной глыбой, но Томас сострахом видел, как на краях исполинской фигуры просвечивают звезды. А одна,особенно яркая, светила прямо через его грудь. Всадник что-то сказал, словновыдохнул, в голосе было страстное нетерпение, счастье, и Томас понял, что сейчасони с конем сорвутся с места и ускачут в степь.

Калика кашлянул, негромко сказал что-то на странном языке,которого Томас никогда не слышал даже у сарацин, но чем-то смутно знакомом.

Глаза всадника, яркие, как звезды, отыскали неподвижныефигуры Томаса и Олега. Пальцы задержались на поводе, а конь нетерпеливо фыркали рыл копытом яму.

— Кто вы, — спросил всадник, — и что делаетена моем кургане?

— Скиф, — сказал Олег, — это я, Вещий Олег.

Всадник кивнул замедленно. Томасу почудилась в голосевсадника настороженность:

— Узнаю. А кто с тобой?

— Храбрый англ по имени Томас. Он почти не знает нашегоязыка... ну, сам понимаешь, сейчас никто уже не знает, как говорили скифы. Уменя к тебе просьба, Скиф.

Всадник протестующе помотал головой:

— Нет, Олег. Всего лишь раз в году меня отпускаютнаверх, чтобы я мог потешить душу в бешеной скачке!.. Я успеваю... я многоеуспеваю увидеть, я чувствую запахи, успеваю увидеть все цвета жизни... а ты ибез моей помощи все сделаешь.

Томас видел, как лицо Олега омрачилось. Ему показалось, чтокалика готов, но из ложного стыда не решается сказать, что чувствует себябеспомощным, что столкнулся с силой, которая только сейчас вошла в мир и весьперевернула, и что на этот раз терпит сокрушительное поражение.

Олег коротко взглянул на Томаса, под кожей вздулись рифленыежелваки. Прорычал совсем не по-отшельнически:

— Скиф... Когда-то для тебя вкус крови и запах пожаровбыл слаще всего на свете!

Всадник покачал головой:

— В том мире никто не знает вкуса горячей крови.

— И ничто не горит?

Скиф обратил к нему темные очи, Томас застыл, видя каквместо глаз блещут две звезды. Гулким голосом, словно говорила сама ночь,всадник ответил медленно:

— Спрашивай, если я смогу ответить... Мой конь тожеждал весь год, он сейчас сорвется с места.

— Ладно, — ответил Олег, Томас с болью увидел, чтокалика не сумел получить того, на что надеялся. — Скажи хоть, проход возлеРипейских гор уцелел?

— Нет, — ответил Скиф.

— А щель под Авзацкими?

— Нет.

— А возле...

— Олег, — прервал всадник, — все закрыто. Миризменился! Увы, люди стали слабыми и мягкими. Наш мир теперь закрыт даже длягероев.

Конь заржал, поднялся на дыбы, яростно замолотил переднимикопытами воздух. Всадник отбросил в сторону могучую длань с раскрытой ладонью ирастопыренными пальцами, Томас уловил жест прощания, через миг раздалсятяжелый, но частый грохот, который быстро удалился и пропал. Вдали в лунномсвете мелькнула серебряная искорка.

Олег потерянно опустился у костра. Томас потоптался рядом, вгорле стоял комок. Сказал шепотом:

— Не скорби так... Он смог, что мог...

Калика молчал долго, глаза неотрывно следили за гаснущимиискорками. Когда багровые уголья стали почти черными, сказал, словно очнувшисьот обморока:

— Что ж, будем хоть знать, что там искать не стоит.

— И что теперь?

— Спать, — ответил Олег мрачно. — Утро вечерамудренее.

— Да, — поспешно согласился Томас. — Послетакого вечера любое утро покажется райским!

Алая заря разгоралась медленно, робко, застенчиво. Темнаячасть неба отодвигалась, словно ее тянули к себе из-за темного края земли.Впереди румянца полз рассвет, еще сонный, скукоженый от утреннего холода, нораспрямлялся, теснил тьму, из серого превращаясь в светлый, блистающий.

Хворостины щелкали в огне, игриво бросались мелкимиискорками, угольками. От родника донесся плеск, калика разделся до пояса иобеими ладонями зачерпывал студеную воду, бросал себе в лицо.

Что-то заставило Томаса повернуться. По спине побежалинехорошие мурашки. В сотне шагов стояла странная белая фигура. Ему показалось,что это женщина, таинственная и неподвижная, но очертания были сглаженными, онне был уверен, не мерещится ли и, схватив меч, осторожно пошел к таинственнойгостье. Она появилась ночью, а ночью, как известно, творятся только нехорошие дела.Кроме любви, конечно, на этот счет Томас не был уверен в мудрости церкви.

Из зарослей травы шарахнулась крохотная козочка.Остановилась, отбежав и глядя на него через плечо, готовая в любой мигсорваться стрелой в стремительный бег.

Томас замедлил шаги. Утренний холод сковывал мышцы, но нечтовластно взяло его сердце в ладонь, от которой веяло холодом могилы. Ончувствовал, как подгибаются колени. Фигура приближалась с каждым его шагом, ончувствовал необъяснимый страх, но не страх перед противником, этому страху немог назвать причину.

Фигура была не то высечена из белого мрамора, изъеденноговременем, не то изваяна из соли, что вернее, недаром же коза так и не ушла,смотрит жадно и сердито, заметны сероватые вкрапления, желтые пятна.

Томас обошел вокруг, с мечом в руке чувствовал себя глупо.Женщина прекрасна, хотя и заметно, что не первой молодости, тяжеловата в заднейчасти, живот раздобрел как у часто рожавшей, лицо пухлое, но милое, мертвосмотрят белые глаза, нос безукоризненно ровный, губы пухлые, скулы приподняты,во всем девственная чистота и аристократизм, но не теперешний, а некий древний,хоть тогда и не было аристократов, библейский, что ли...

Калика уже сидел у костра, рот блестел от жира, а глаза сытощурились. Волосы на голой груди топорщились, высыхая.

— Готов? — сказал он вместо приветствия. —Собирайся. Надо идти.

— Сэр калика, — раздраженно огрызнулсяТомас. — Я еще не завтракал! И даже молитву не сказал перед едой. Не скальзубы! Важно не знание молитв от начала до конца, а желание их сказать. Знатьмогут и лицемеры. Лучше скажи, что это за дивное создание. Мы ж проходили тамвчера вечером, почему не заметили?