«Почему ты не читаешь?»

«Серёжа ну ответь пожалуйста!!! Пришли хотя бы голосовое…»

И это ещё не всё. В итоге я реально перетрухнул за Машку, набрал ей, и мы до утра болтали.

Про Трунина я не спрашивал.

* * *

Она подошла ко мне. Очень близко. Встала между разведённых колен, положила руки на плечи…

Ещё чуть-чуть, и наши губы бы соприкоснулись, и я уже почти закрыл глаза…

Как вдруг послышались резкие голоса, и Машку буквально откинуло от меня в сторону.

— Чё это значит, Аверьянов?! — завопила ворвавшаяся, как фурия, Леська. — О, зачепись, они здесь ещё и сосутся! — обратилась она к Бекетовой. — А ты в курсе, С-с-сега, что тебя уже в-в-вычеркнули! Вместо тебя сегодня Ваня Ионов выступает!

— И «Родину» он вместо меня поёт? — спросил я спокойно, съехав со столешницы и уже прощупывая карманы своей куртки в поисках зажигалки и пачки.

— «Родину» нет, но…

— Вот и зашибись. «Луч» я с тобой петь и не собирался, — перебил я, заложив сигарету за ухо, и протиснулся между подругами на выход.

Но, снова оказавшись в залитом ангельским голоском «Маленькой страны» зале, вдруг наткнулся взглядом на знакомый до мельчайшей чёрточки полупрофиль.

Глава 35

Марина

На подобном концерте я присутствовала впервые. Нет, мне, конечно, приходилось видеть выступления бывших Ванькиных одноклассников на всяких там последних звонках, утренниках, и так далее… Но это было не то. Здесь, в местном клубе, выступали дети разного возраста, и способности у этих детей тоже были разные.

Кто-то пел хорошо. Кто-то выступал, умиляя харизмой, как, например, одна малышка, совершенно невнятно, но очень артистично исполняющая песню про маму. Кто-то читал стихи. Был танцевальный номер. Но меня поразило больше не это, а сама атмосфера: я поняла, что у занимающихся здесь ребят принято поддерживать друг друга. Например, когда вышла эта малышка, артисты постарше выстроились за спинами зрителей и так активно хлопали, создавая ей настроение, так подбадривали, что у дебютантки просто не осталось шанса застесняться.

Так было не только с теми, кто выходил на сцену в первый раз — практически каждое объявление номера сопровождалось бурей оваций и поддержкой со стороны не столько зала, сколько других артистов.

И мне понравилось за этим наблюдать. Единственное, я почему-то не видела среди этой группы поддержки ни Ваньки, ни Олеси, ни…

Нет, Серёжу я уже и не надеялась увидеть… Уже?

Чёрт, я же вообще не хотела его видеть, боялась. Но почему же теперь сердце хоть и сжималось от страха, но всё равно, словно ждало и искало чего-то?..

Я дождалась. Примерно через полчаса от старта концерта я сначала краем глаза заметила белое пятно. Серёжа! Я узнала его, даже не разглядев как следует, с первой же секунды, как заметила.

Пульс мгновенно участился и зашкалил. Мне сразу стало жарко, и почему-то начало казаться, что я сейчас выделаю столько адреналина, что Игорь непременно обратит на это внимание.

Но Игорь был увлечён, постоянно что-то бубнил, комментировал, и, в принципе, не должен был догадаться о том, что со мной творится.

— Так, дорогие мои, — взяла микрофон ведущая в бежевом брючном костюме с переливающимися разноцветными стразами вставками. Татьяна Валерьевна Белозёрская (свою фамилию она объявляла почти после каждого выступления, поэтому я её выучила). — Сегодня мы с вами собрались поздравить всех наших мам с праздником. А знаете ли вы, что у нас всех, и у нас, и у наших мам, и у пап, у всех у нас есть одна большая мать на всех. Догадаетесь, что это? Правильно! — ответила она кому-то из зала. — Наша общая мать — это наша Родина. Ну, ребят, вы уже поняли… встречайте… парень с гитарой… Серёжа Аверьянов с песней «Родина»…

Фамилию музыкального руководителя, то есть свою, она договаривала уже сквозь обрушившийся на нас, как сошедший с гор сель, поток активной зрительской поддержки. Я даже не ожидала: Серёжу приветствовали очень бурно, причём, в этот раз слышно было не артистов, а именно сам зал. Девчонки даже вскакивали с мест и, хлопая в ладоши, визжали.

Я была буквально ошарашена.

И наверное поэтому никак не отреагировала на очередной комментарий Игоря.

— Твой? — сказал он с интонацией брезгливости и упрёка, хотя при этом сам тоже машинально аплодировал.

Я ничего не почувствовала. То есть, его реплика никак не уколола и не устыдила меня. Может быть, только слегка разозлила. Про себя я твёрдо решила, что буду смотреть на Серёжу. Нет, он не мой, и больше никогда моим не станет, но сейчас я, возможно, в последний раз могу себе позволить так открыто любоваться им…

Серёжа на сцене вёл себя скромно. Даже более чем. Я не знаю, видел ли он меня. Но за всё время, пока происходила подготовка (двое ребят-растяп устанавливали микрофоны на стойки, бесконечно их перемещали и поправляли), он ни разу не поднял глаза в зал.

И лишь перед началом выступления, когда всё было готово — звук и свет настроены, а в помещении наконец-то установилась тишина, — мимолётно взглянул куда-то в левый ряд (обернувшись, я потом обнаружила там его маму, которую сразу узнала, и которая, кстати, тоже очень громко на него реагировала), уголок его рта слегка дёрнулся, это даже нельзя было назвать улыбкой, и опять опустил взгляд куда-то вперёд себя.

Дальше он смотрел только в пустоту. Лицо его при этом было задумчивым, спокойным и серьёзным.

Золотые маковки церквей над рекою,

Земляника спелая с парным молоком,

Я бегу по скошенной траве, а надо мною

Небо голубое высоко.

Я ещё мальчишка лет пяти,

И радость моя поёт, и счастье моё летит…

(Трофим «Родина»)

Это была очень красивая песня, мелодичный гитарный перебор… И в сочетании с голосом, проникновеннее которого я вживую правда не слышала… В общем, я расплакалась. Ещё до того, как начала думать о нас и вспоминать всё, что между нами было — просто со мной произошёл какой-то катарсис. Душа поднялась и вознеслась куда-то ещё выше с этим голосом, с этими красивыми руками, с этой белой рубашкой, со звучанием струн, с такими светлыми и такими бесконечно грустными глазами…

Нет, я, конечно, не разревелась окончательно, но была на грани: слёзы с трудом держались на ресницах, грозясь обнаружить моё состояние мокрыми потёками на щеках.

Когда гитара смолкла, я готова была умереть. Мне хотелось разрыдаться и немедленно броситься прямо туда, на сцену, к нему в ноги. Упасть на колени и перед полным залом вымаливать у него прощение.

Но это