был лишь порыв. Голос разума быстро затушил его. С бурей оваций ко мне вернулась трезвость мыслей, и я незаметно шмыгнула носом и быстро утёрла влагу в уголках глаз.

Покидал сцену Серёжа тоже очень сдержанно. Он словно не слышал не стихающих аплодисментов и воплей девчонок и женщин всех возрастов. Выражение его лица практически не менялось, только взгляд из задумчивого сделался характерно сосредоточенным.

Он, как положено, поклонился и ожил (я заметила, потому что пристально на за ним наблюдала, хоть и пыталась делать вид естественно-рассеянный) только тогда, когда на замену ему вышла та девушка, что подходила ко мне. На неё он посмотрел. Я уловила, как потеплело между ними на мгновение. Они хлопнули друг друга по ладони — не на показ, это был сугубо личный жест, на ходу, на поднимая рук, поэтому, я уверена, его заметила только я — и Серёжа тут же скрылся за кулисами.

— А теперь пожалуйста встречаем следующую нашу артистку! Машенька Тимонина с песней «Расскажи мне, мама!»

И тут я всё поняла. Эта Машенька, скорее всего, влюблена в Серёжу. А меня она хотела выпроводить, потому что тоже знает о наших отношениях и наверняка боится его потерять. Видимо, между ними есть что-то…

От этой мысли мне стало не по себе. А что, если Серёжа всё-таки обманывал меня, крутя одновременно со мной и с этой девушкой?..

Весь оставшийся концерт мне было не до выступлений. Чувство ревности, которое я умудрилась так неосторожно в себе посеять, да ещё и так стремительно взрастить, теперь буквально изводило меня. Я против воли представляла, как кто-то другой, д р у г а я будет обнимать его, смотреть в его необыкновенные глаза, какой-то другой девушке он будет шептать на ухо всякий бред и говорить слова, западающие глубоко в сердце…

Я даже забыла, для чего я вообще оказалась на этом концерте, пока об этом мне не напомнил Игорь.

— Сейчас наши будут петь, — заёрзал он в предвкушении, настраивая камеру на своём телефоне.

Я не поняла, с чего он это взял — и огляделась по сторонам. Но взгляд уловил только сильно опустевшие задние ряды (разбежалась «поддержка»), отсутствие Серёжи и этой Маши.

Снова больно кольнула иголка абсурдной ревности, но тут послышался голос ведущей концерта:

— Итак, дорогие мои, у нас остался один, завершающий… номер… И перед вами будут выступать…

Белозёрская выглядела растерянной, она заглядывала в свой планшет, медлила и искала кого-то глазами. Обернувшись, я вдруг увидела Машу, которая что-то ей просигнализировала, выйдя из двери в стене с зеркалами и показав руками крест. И тут к микрофону, гремя каблуками, быстро прошагала Олеся. И только тогда я заметила знакомый выглядывающий из-за занавеса чёрный свитер, точнее, его край, и поняла, что к выходу готовится Ванька.

— Попрошу поприветствовать. Ваня Ионов! Пожалуйста, активнее, Ваня у нас дебютант…

— И-и-и… Ковалёва Олеся! Вокальный коллектив «Мажоры»… — перехватив инициативу и микрофон, договорила Белозёрская. — Эм… Всеми любимая «Серенада Трубадура». Музыкальный руководитель снова я, Татьяна Валерьевна…

Я не совсем поняла, что стало причиной заминки, как, видимо, и весь зал, который почему-то загудел, мне даже показалось, разочарованно. Но ко второму микрофону выдвинулся Ванька — и мне стало не до чего.

Ваньку когда-то хвалили учителя по музыке. Но это давно, ещё в начальных классах. То, что он осмелится петь, что он вообще поёт, для меня стало полной неожиданностью. И, конечно же, я страшно разволновалась.

Ладони вспотели, я набрала в лёгкие побольше кислорода и затаила дыхание.

Но когда, казалось бы, всё моё внимание наконец сосредоточилось на сыне, когда я, с полными любви и поддержки глазами, готова была как-то пытаться не вербально, хотя бы энергетически помогать ему, меня вдруг ошарашило появление справа от меня… очень близко… до дрожи, мгновенно охватившей каждую клеточку моего тела… белого сполоха, стремительно занявшего соседнее место.

Его запах… Немного холодный, сродни запаху снега… немного табачный… немного мятный, освежающий… и такой невыносимо-притягательный…

Я повернула голову, совсем слегка, чтобы Игорь не заметил, и с каким-то глубинным ужасом и предвкушением обнаружила сидящего прямо возле меня Серёжу! Он был очень близко! Даже не на следующем стульчике, который тоже так и остался свободным, а прямо рядом, в каких-то миллиметрах!

Его локоть, уже обнажённый подкатанным рукавом, покоился на нашем общем подлокотнике.

Я видела его профиль. Он смотрел на сцену. Немного осмелев, я повернулась чуть сильнее: он не просто смотрел на сцену, а смотрел сосредоточенно. Я бы даже сказала, напряжённо. Так, словно ждал чего-то. Очень серьёзный, вроде бы в расслабленной позе, но, в то же время, до упора напряжённый. Я буквально чувствовала волны его сжатой, как пружина, энергии.

Меня же он словно не замечал.

Я не могла понять, что происходит. Почему он сел ко мне? Случайно?

Нет. Тогда почему делает вид, что не видит? Это что, такая проверка на прочность?

Кого он проверят? Меня?.. Себя?..

Лично я вообще не могла находиться с ним рядом. Меня буквально трясло, разрывало, я едва сдерживалась, чтобы не вытворить что-то… хотя бы просто не сбежать прямо сейчас, когда моему сыну (про которого я, стыдно признаться, совершенно забыла), так нужна была моя поддержка.

Серёжа не двигался. Застыл, словно увлечённый пением Олеси. Так близко. На расстоянии поцелуя или удара… Зачем он это делает? Тут же Игорь! Сидит от меня по другую руку и вот-вот заметит его!

Я не знала, что мне делать. Пыталась смотреть и слушать Ваньку, но не могла. Сердце бухало не только в груди — мне казалось, у меня миллион сердец, которые бешено бьются в висках, в шее, над губами, в веках, в дрожащих и мнущих край платья пальцах… Да, на мне было то самое платье…

Игорь с меня его не снимал — я сделала это сама… А Серёжа…

Тут он резко сменил позу, подавшись вперёд, и, навалившись на колени, сложил в замок руки. Теперь я словно под увеличительным стеклом увидела их, каждую их линию, каждую выпирающую косточку, каждый бугорок вен, и будто разом всё прочувствовала… вспомнила все его нежные, ласковые прикосновения, привычку машинально поглаживать пальцем…

Горло перехватило, в лёгких как будто кончился кислород, и я с трудом сглотнула, всё ещё поражённо косясь на него.

Почему он сейчас здесь?.. Что он хотел сказать этим своим жестом? Или ничего?.. Или он издевается?..

Как он вообще может сохранять хладнокровие, находясь так близко?.. Просто — как???

Но внезапно музыка кончилась, Ванька и Олеся поклонились, и я вдруг поняла, что всё проморгала.