class="p1">Серёжа аплодировал бурно, даже засвистел и закричал «Браво!», чем окончательно ввёл меня в оцепенение и привлёк внимание Игоря, который, убрав телефон в карман, нахмурился и спросил непонятно у кого:

— А этот чё здесь делает?

Но тут над нами раздался слегка искажённый взвизгнувшим микрофоном голос сына:

— Спасибо, друзья! Это моё первое выступление. И я вот что хотел сказать… Спасибо, во-первых, Олесе… — Пронеслась новая волна рукоплесканий. — Во-вторых, спасибо парню, который уступил мне это место…

Тут Ванька обратился к Серёже, и зал снова загудел, непонятно с какой эмоцией, а Серёжа бросил как-то с вызовом и нарочито небрежно: «Да всегда пожалста!»

— А теперь я хочу сказать кое-что по поводу сути сегодняшнего праздника…

Только тут я начала улавливать за сыном странное. Боже, куда я вообще смотрела! Да Ванька же пьяный! Его не шатало, но я наконец поняла, откуда взялась эта внезапная смелость — у него же даже язык слегка заплетался!

Мокрая, прилипшая ко лбу чёлка, нездоровый блеск в глазах…

Похоже, это заметила не только я, так как Белозёрская, кажется, порывалась что-то сделать, но ухмыляющаяся почему-то Олеся ей этого не позволила.

— День мам — это круто! Мамы — это круто! — заревел он вдруг в микрофон не своим, каким-то жутким, звериным голосом. — Только есть такая фигня, что родителей не выбирают… — С каждым новым словом он всё больше повышал тон, и вёл себе как будто в разы пьянее и развязнее. — Поэтому приходится всем… нам… мириться с тем, что есть… Вот я хочу тебе сказать, мама…

Тут вдруг всё на миг перекрылось каким-то грохотом. Я не сразу поняла… Только когда Серёжа вдруг тоже заорал на сидящего спереди и, кажется, абсолютно ничего не понимающего парня: «Я же сказал, подвинься! Не видно нихрена!», до меня дошло, что этот грохот исходил от обычного деревянного стула под тем парнем. Его вклинили в ряд, как дополнительное место, и шаткие ножки чуть не разъехались по скрипучему кафелю от удара Серёжи по спинке.

Поднялась страшная суета. Микрофоны, видимо, отключили (я поняла это только по тому, что Валерьевна очень рьяно махала руками звукооператору), но Ванька продолжал что-то кричать…

Из его фраз до меня доносились лишь обрывки.

«Стыдно»… «Осознавать, что твоя мать»… «Позор»…

И я даже не сразу их разобрала, так было шумно. Волна, поднятая Серёжей, нарастала и уже захлёстывала его самого: в их разборки с впереди сидящим парнем, которого, я расслышала, назвали «Лебедем», влез Игорь, желающий, видимо, не столько затушить конфликт, сколько усугубить его.

— Пожалуйста, мужчина… ребята!.. — пыталась что-то вставить в уже снова оживший микрофон Белозёрская. — Серёжа… Дима!.. Прекратите, немедленно прекратите!..

— Да кто-нибудь слышал вообще, она с ним трахалась! — вдруг раздалось с неимоверным фонящим звуком.

И я с ужасом встретилась глазами с Ванькой.

Это была какая-то секунда, пока его не сгребли всё та же Валерьевна и ещё кто-то, и не вытолкали куда-то за занавес…

Но меня поразил его вид. Весь всклокоченный, мокрый, дрожащий и раскрасневшийся. И взгляд — полный лютой, нечеловеческой ненависти… Мишин взгляд…

И тут звуки для меня словно выключились. Все разом. Меня оглушило. Остался только какой-то шум в ушах и глухое буханье где-то там, далеко, за грудиной…

Не видя ничего перед собой, я выбралась из зала, кое-как спустилась по шатающейся, обваливающейся под моими шагами лестнице и выскочила на улицу.

Глоток острого, как кинжалы, кислорода, вспорол мне лёгкие и вырвался наружу с каким-то жутким воющим звуком. Я зарыдала.

Голова отказывалась что-то понимать, воспринимать, принимать…

Меня просто накрыло дичайшей истерикой.

Я не могла поверить, что он мог это сделать…

Мой сын!..

Мой родной ребёнок!.. Как он мог, ведь это же всё ещё я!..

Глава 36

Марина

Я застала себя дома, ещё всю в слезах, но уже почти высохших, и в полной решимости собрать вещи и уехать отсюда навсегда. Куда — я не знала. Об этом пока не задумывалась. Мною руководило лишь одно желание — исчезнуть.

Но когда я наконец осознала, что деваться мне некуда, что я не смогу бросить всё — дом, работу, собаку — и что никто меня нигде не ждёт, что я абсолютно никому в этом мире не нужна… — просто рухнула в кровать, в груду накиданных в состоянии аффекта вещей, и, закусив губу, беззвучно и горько завыла.

Не могу сказать, сколько минут, или, может быть, часов так прошло. Кажется, я провалилась в беспамятство. Только постепенно размытые пятна перед глазами начали густеть и собираться в определённые формы, и в какой-то момент я сообразила, что нахожусь не одна в комнате.

Не на шутку перепугавшись, я тут же вскочила с кровати и, утерев слёзы, вперилась взглядом в притаившийся у входа силуэт.

— Мама?..

Было темно, не знаю, как я вообще собиралась, если даже не включила свет здесь — только в коридоре, — но знакомые очертания я узнала сразу.

— Да, это я. — Со вздохом она отлепилась от двери, привалившись к которой стояла, и неспешно направилась ко мне.

— Что ты здесь делаешь? — поражённо прошептала я, стирая с лица остатки пощипывающей кожу влаги. — Ты… ты как здесь вообще оказалась?

— Я была на том концерте! — ошарашила меня мама, присаживаясь рядом. — Ванька и меня просил приехать.

— Но… но я тебя не видела там…

— У меня было вип-место. За кулисами, в уголке. Я сама так захотела. Иногда оттуда гораздо интереснее наблюдать за представлением.

— Мама… — опешила я.

Впрочем, моя мама всегда выделялась из толпы несколько экстравагантными замашками. В этом была она вся: холодная, гордая королева, как правило, со всеми держащая дистанцию, надменная и очень требовательная.

— Значит, ты всё слышала… — разочарованно протянула я.

— Да, и поэтому я здесь, — сказала она, ещё выше задрав практически не оплывший с годами подбородок.

— И как Ванька это сказал… — внимательно вглядываясь в её, освещаемый лишь тусклым светом из коридора, профиль, понуро проговорила я.

— Да!

В её голосе не послышалось аналогичных моим эмоций. Мама, как всегда, была максимально собрана, невозмутима и рассудительна.

— Всё видела, всё слышала, — продолжила она. — Но, прости, не вижу в этом особой трагедии…

— Мама, ну как?.. — взвыла я, но она меня осекла.

— Спокойно, Ваньку я возьму на себя. Он, конечно, тот ещё засранец, но ему тоже не просто сейчас, он слишком ранимый и всё воспринимает близко к сердцу…

— Ранимый?! — возмутилась я, поражаясь тому, что мама… никогда, за всю жизнь ни разу так и не вставшая на мою сторону, не понявшая меня… сейчас практически оправдывает Ванькин