Потом я пошел в туалет и одной рукой оторвал дверь одной из кабинок. С грохотом свалил ее на пол. Далее схватился за писсуар и оторвал его от стены. Говорят, что порой люди не осознают своей силы. Я свою осознавал. Я был в диком бешенстве и хотел сокрушить все, что было на моем пути.

Никто не пытался остановить меня, потому что все знали, что лучше не лезть. Они были в ужасе и правильно. Джером находился снаружи раздевалки, потому что работал в охране команды, и кто-то выскочил к нему и схватил, думая, что он сможет вразумить меня словами.

Но Джером хорошо меня знает. Он знает, как я думаю. Он отвечает: «Просто держитесь от него подальше. Его ярость продлится секунд тридцать. Дайте ему выпустить пар, и он опять придет в себя».

В общем, все держатся от меня как можно дальше, пока в раздевалку не влетает Джерри Уэст. Он хватает меня и говорит:

– Что ты, черт побери, такое творишь?

– Я устал проигрывать, – сказал ему я. – Я каждую ночь рву жопу и устал, что во всем постоянно винят меня.

– И так ты рассчитываешь победить? – спросил Уэст. – Послушай меня. Я девять раз выходил в чертов финал, прежде чем выиграл его. Девять гребаных раз, и я никогда не вел себя так, как ты. Ты должен быть нашим лидером. Ты должен быть одним из тех, кто выручает, когда дела идут неважно. И вот это все, что ты можешь предложить? Если ты так сильно хочешь побеждать, тогда учись быть лидером. Прекращай крушить туалеты, возвращайся на площадку и сиди смирно.

Я сделал то, что он приказал мне сделать. Я вернулся и сел на скамейку. Джером был прав. Моя ярость улетучилась спустя тридцать секунд.

Но Джерри Уэст еще не закончил разговор со мной. Он объяснял мне, что все игроки разные. Некоторые ребята слишком переживают за команду, а некоторые ведут себя так, будто им все равно, хотя на самом деле это не так. Я сказал ему: «Если всю вину валят на меня, то им лучше начать переживать».

В те времена меня до ужаса бесили те, кто вел себя излишне хладнокровно. В «Орландо» таким был Ник Андерсон, в «ЛА» так же себя вел Эдди Джонс. В напряженной ситуации он столбенел, а потом делал вид, что ничего страшного не произошло. Поэтому я, будучи молодым игроком, пытался заставить таких ребят выкладываться, угрожая им, что вот-вот начну распускать руки.

Мой отец всегда мотивировал меня угрозой физического насилия, и это всегда работало. По-видимому, этот метод был единственным знакомым мне. Должен вам сказать, что с Эдди Джонсом он не работал вообще. Когда я нависал над ним и наезжал на него, это лишь: (1) пугало его до усрачки; (2) толкало его к выводу о том, что я совершенно чокнутый; (3) приводило к тому, что он начинал полностью игнорировать меня.

Джерри Уэст много раз беседовал со мной. Он знал, что мне предстоит взять на себя серьезную ответственность. Он часто говорил со мной о Кариме, о том, с каким тщанием тот относился к своему телу и никогда не получал травм благодаря йоге и правильной диете. Он сказал мне, что на фоне остальных Абдул-Джаббара выделяла его сосредоточенность.

«Ты можешь многому научиться у Карима», – сказал Джерри Уэст.

Я соглашался с ним, вот только Карима никогда не было рядом. А когда я виделся с ним, он обычно игнорировал меня. Разочарованием для меня было то, что я, столько лет играя в «ЛА» и пытаясь справиться с этой ответственностью, так и не получил шанса поговорить с ним, хотя очень хотел бы.

Он здоровался, но я ждал от него другого: «Эй, а делай-ка вот так» или «Опасайся вот этого». Он знал, что все сравнивают меня с ним. Он лучше всех знал, через что мне приходится проходить, но ничего мне не дал.

Я почтительно относился к истории игры, поэтому в одном из первых рекламных роликов, которые я сделал совместно с Reebok в 1992-м, когда только пришел в лигу, фигурировали все великие центровые NBA.

Ролик начинался с того, что я стоял на площадке и стучался в воображаемую дверь, ведущую в святое царство больших. Билл Расселл смотрит на меня через задвижку и говорит: «Пароль». Я отвечаю: «Не пытайся данкать, раз не шаришь в фанке». Расселл гаркает: «Документ». Я показываю ему свой логотип Шака. Он говорит: «Ты слишком рано». Я отвечаю: «Я готов». Я захожу и вижу там Уилта Чемберлена, Билла Уолтона, Билла Расселла и Карима – они все одеты в костюмы, стоят и ждут меня. Я начинаю разгон от линии штрафного и заколачиваю лютый-лютый данк, после которого щит разлетается вдребезги. Я стою, держа в руках оторванное кольцо, потом ухмыляюсь им одной из своих лучших ухмылок Шакила The Deal’а. Карим говорит: «Этого недостаточно» – и протягивает мне совок. Реклама заканчивается под звуки моего голоса: «Это, наверное, какой-то ритуал для новичков».

Пригласить на съемки легенд было моей идеей. Это была моя дань уважения им, и я проследил, чтобы каждому из них выписали чек на приятную сумму за их участие в рекламе. Вы могли бы подумать, что это положило начало каким-то отношениям между нами, но на самом деле нет, с единственным исключением в лице Билла Расселла. Он был крут тогда и остается крутым сегодня. Мы сразу поладили и в последующие годы еще много раз беседовали. Он всегда относился ко мне с большим уважением, а я всегда высоко ценил его мнения и напутствия. Тот факт, что он потрудился проявить ко мне интерес, сбил с меня спесь.

Спустя несколько лет после съемок рекламы я увидел Уилта в ресторане в Беверли-Хиллз. Он сидел спиной ко мне, и Джером спросил: «Ты что, даже не поздороваешься с ним?» Я сказал, что не хочу беспокоить его, но внутри себя лелеял надежду, что он подойдет и скажет: «Привет, здоровяк». Он этого не сделал.

Вскоре после этого он умер. Я любил Уилта. Я называл его своим крестным отцом и хотел купить его дом в качестве своего рода дани уважения. Дом был симпатичным, но довольно старым, и мне потребовалось бы потратить слишком много денег на его ремонт, поэтому в итоге я решил отказаться от этой затеи.

Когда я попал в «Лейкерс», я все время виделся с Каримом, но он попросту не хотел со мной возиться. Так продолжалось много лет. В 2006-м мы были на Матче Всех Звезд, и