Федоровной взяли с собой в дорогу и значительную часть уже истратили. Никто не ожидал, что так долго придется скитаться, подвергаясь постоянным поборам и откровенному грабежу со стороны новой власти. Автомобили, фабрики и магазины – все было на поверхности, не спрячешь. Их и национализировали в первую очередь. В скором времени очередь должна была дойти и до домов. Что же тогда? Что еще там могло остаться? Григорий отказывался понимать, за что эти изверги замучили до смерти его самого верного друга и компаньона.

Про Глеба писали, что его вместе с другими заложниками-офицерами затопили на барже в Финском заливе. Бедная Мариэтта! Хоть Елисеев раньше и недолюбливал мальчишку, теперь у него сердце разрывалось на куски. В чем была вина этого юнца, который и жизни-то еще не видел? В том, что в патриотическом порыве он пошел защищать Родину, рискуя своей жизнью? За этот благородный порыв он должен был поплатиться жизнью? Так отблагодарил его народ за ратные подвиги во имя отчизны?

Неизвестно, были ли все эти чудовищные подробности зверств реальными, но появились они не на пустом месте. Пытки и затопленные с заложниками баржи, к несчастью, уже не были редкостью, поэтому так легко жителям Петрограда верилось в зловещие детали.

На Гришу одна за другой накатывали эмоции. Оцепенение, ужас, гнев. Елисеев вскочил, чтобы собраться и ехать в Петроград. Душа требовала призвать к ответу всех виновных в кровожадных расправах. Вдруг резкая боль сковала его грудь. Григорий не мог вздохнуть. Он попытался расстегивать ворот рубахи, но в глазах потемнело, и он рухнул навзничь.

Вернувшаяся с рынка Вера Федоровна застала супруга, распластанного на полу. Выронив корзину с продуктами, она в панике заметалась вокруг Григория, безуспешно пытаясь поднять его сама. Не хватало сил. Тогда она бросилась за кухаркой и садовником. Все вместе они перетащили Елисеева на диван. Он был еще жив. Срочно послали за доктором.

Врач, осмотрев больного, лишь поцокал языком.

– Умоляю, доктор, скажите, он будет жить?

– И рад бы обнадежить Вас, Вера Федоровна, но, похоже, миокарда Григория Григорьевича сильно изношена. Нужен полный покой. Любое волнение – смерти подобно. Постарайтесь убедить его соблюдать режим, это успокаивает. Обычно мы рекомендуем избегать кулинарных излишеств, однако в наши дни это звучало бы издевательски. А посему я дам Вам противоположный совет – необходимо хорошо питаться. И не забывайте про ежедневные променады по терренкурам. Миокарду нужно тренировать. Но это потом, после того, как он придет в себя и восстановится… Если он придет в себя, чего я не могу обещать… Полагаю, если ночь переживет – выкарабкается…

Вера Федоровна до рассвета сидела у постели мужа. Молилась.

Она была неизменна своим принципам и не прочла скомканное письмо, которое с трудом вытащила из сжавшей его руки супруга. Отчасти она догадывалась, что там что-то настолько страшное, что едва не убило Григория. Удивительно, как небольшой клочок смятой бумаги мог навевать на нее животный ужас. В каком-то необъяснимом порыве она бросила письмо на серебряный поднос и подожгла. Когда листок полностью превратился в пепел, Вера Федоровна вдруг почувствовала облегчение.

VII

Шура чувствовал свою вину перед Мариэттой. Словно он мог предотвратить расстрел Глеба, но не сделал этого. Он считал себя ответственным за то, что прежде безоговорочно поддерживал всех без исключения революционеров, за то, что позволил Зое с ее фанатизмом овладеть его мозгом и душой. Как он мог полюбить такое чудовище? Ведь он всегда тянулся к свету и справедливости! Именно поэтому он и ненавидел прежний уклад. Слишком много было неравенства. Но теперь… теперь кровавые преступления царизма казались детскими шалостями, воздушной пощечиной кисейной барышни. То ли дело удар пролетарским кулаком в буржуйскую морду. Ощутите долгожданную справедливость на собственной физиономии.

Шура ночевал у сестры почти каждый день. Нестерпимо больно было смотреть, как она сидит на подоконнике с книгой и ждет любимого, который к ней никогда не придет. Но брат должен был убедиться, что с несчастной девушкой все в порядке. Насколько это было возможно, учитывая обстоятельства. Мариэтта вбила себе в голову, что, если вести себя так же, как в детстве, она непременно дождется своего пажа. Так уже было. Он и раньше иногда был занят и пропадал на несколько дней, но потом обязательно появлялся, поэтому если она будет старательно его ждать, Глеб снова непременно вернется. Главное, делать все в точности, как когда-то в родительском доме, когда ей было четырнадцать. Нужно стараться и верить! Девушка не выпускала из рук «Затерянный мир» Артура Конан Дойла. Ту самую книгу, которая три с небольшим года назад познакомила их в барачной больнице. Всего три года, а казалось, прошла вечность.

Мариэтта то тихонько читала отрывки приключенческого романа вслух, то молилась. Лелю бормотание хозяйки пугало. Она была уверена, что та совсем тронулась рассудком. Никак не желала признавать смерть мужа. Если только горничная смела заикнуться об этом, Мариэтта бросалась на нее едва не с кулаками. А Лелю волновали вполне практичные вопросы. Если Глеба расстреляли, значит, вещи ему больше не нужны. Следовательно, нужно их продать и накормить эту беременную сумасшедшую. А дальше горюйте себе, сколько душе угодно.

Горничная жаловалась Верочке с Сережей, которые тоже часто навещали молодую вдову. После расстрела Глеба прежние недоразумения и недопонимания были забыты. Чудовищная трагедия затмила все, примирив семью. Но Мариэтта и родственников не особенно слушалась, не соглашаясь слезть с подоконника даже под страхом простуды и последствий для будущего ребенка. Отец бы не преминул заметить, что своим своенравием и упрямством она пошла в мать.

Шура совершенно был бесполезен в этом вопросе. Из-за чувства вины, которое съедало его изнутри, он позволял Мариэтте абсолютно все. Тяжело было существовать в состоянии постоянного самобичевания. Из задиристого парня он превратился в хмурого, бесконечно кающегося грешника. Дни мелькали один за другим, но Шура, потеряв вкус к жизни, не замечал их. Уныло он шел на работу и так же понуро возвращался страдать вместе с сестрой.

Он был настолько поглощен своими переживаниями, что не замечал внимания молодой женщины, которая работала машинисткой в том же геологоразведочном институте, где трудился Саша. К моменту встречи с Шурой, Евгения уже успела развестись, оставшись с маленьким сыном на руках. Все ее старания подкормить и поддержать молодого коллегу морально, Елисеев воспринимал, как исключительно дружеские жесты. Вероятно, все бы это так и продолжалось без всякого развития, но вдруг в контору института явилась Зоя.

Чекистка вошла в тот момент, когда Шура грыз сухари, заботливо сохраненные для него Женей, запивая их пустым кипятком. Машинистка