необходимости могла рассечь голову наглеца надвое, как спелый арбуз: – Потеряли остаток рассудка?

Вера Федоровна поднялась со своего места и встала между мужчинами.

– Вы ведете себя недостойно! – заявила она графу: – Оставьте нас! Немедленно!

Мужчины за соседними столами, почуяв приближающийся конфликт, тоже повскакивали с мест, готовые разнимать дебоширов.

Но рукопашная схватка в планы графа не входила. Стал бы он руки марать о недостойного представителя более низкого сословия. Закретский, кривляясь, отвесил низкий поклон Вере Федоровне, изображая, что подчиняется требованию прекрасной дамы, и удалился. Еще на полпути к столу великих князей, он громко обратился к спутнице Бориса Владимировича, так чтобы Григорий Григорьевич услышал наверняка.

– Госпожа Елисеева, позвольте поцеловать Вашу ручку в знак преклонения перед Вашей ярчайшей красотой! Ваше Императорское Высочество, мои комплименты Вашему изысканному вкусу! Зинаида Сергеевна – само совершенство!

Рашевская протянула Закретскому руку. Она не обратила внимания, что за соседним столом пожилой мужчина и его дама застыли в крайней степени удивления.

– Что все это значит? – беззвучно, одними губами спросила Гришу Вера Федоровна.

Григорий только развел руками. Он был в шоке. Снова стало темно в глазах, и началось головокружение.

Своим экстравагантным поведением граф настолько ошарашил Елисеева, что тот даже не задался вопросом – что член временного правительства делает за столом представителей императорской фамилии, пусть даже оба князя приняли февральский переворот? Неужели очередная смена лагеря? Но Грише тогда было совершенно не до этого.

Х

Григорий Григорьевич вскоре узнал, кем ему приходилась мадам Елисеева. Сказать, что новость привела его в замешательство, не сказать ничего. Даже его безусловный раздражитель в виде Закретского отошел на второй план. Как Петя умудрился вляпаться в этот пошлый кафешантанный водевиль?

Виновник отцовского конфуза не знал о происходящем в Баталпашинске. Волею судеб после подписания Брестского мира он вместе с Гулей оказался в Киеве. Каким-то чудом из корчащегося в революционных муках Петрограда к ним смогли перебраться Вера с Тасей.

Киев никак не мог определиться, какая власть ему милее. Февральская революция обозначилась на улицах города народной милицией, затем власть захватила Центральная Рада, очень скоро началось восстание рабочих завода Арсенал и вытеснение войск Рады Красной Армией. После заключения мирного договора между Германией и УНР, что произошло даже раньше подписания перемирия с Советской Россией, в Киев вошли немцы, с которыми на какое-то время вернулась Центральная Рада. Позже сами же германцы, сместив Раду, провозгласили гетманом бывшего генерала царской армии Скоропадского, на котором тоже дело не закончилось.

Политическая ветреность древней столицы Руси, подогреваемая германскими и прочими внешними искусителями, стоила многим горожанам жизней, но, похоже, поиск самоидентичности и всякий раз ускользающей истины был важнее абсолютно обесцененного людского материала. Осенью восемнадцатого года город вновь готовился к переменам.

Петр бежал домой по прекрасному и одновременно тревожному Киеву. На секунду он остановился на Крещатицкой площади у четырехэтажного кирпичного здания, бывшего доходного дома купца Карла Пастеля, где когда-то был магазин его отца. Накатила тоска. Где теперь все? Что с братьями и сестрой в Петрограде? Как отец? Успел ли он перебраться заграницу? Смахнув печаль беспокойных мыслей, Петя, подстегиваемый последними новостями, помчался домой.

– Вы слышали? Немцы заключили перемирие с Антантой! – взволнованный Петя с порога делился новостями: – Гуля, представляешь, генерал Фишер подписал капитуляцию! Это я наверное знаю! Немцы в штабе только и обсуждают вагон Фишера, да Компьенский лес!

– К этому все и шло. Ничто человеческое германцам не чуждо, и их дом не миновал пожар революции… – старший брат очевидно не был застигнут новостью врасплох.

Гуля приветствовал февральскую революцию, не сожалел о приходе большевиков к власти и даже где-то радовался заключение мира в Бресте. Как врач, он мечтал, чтобы не было больше раненых и изувеченных. Однако в глубине души его расстраивала страшная несправедливость, которая заключалась в том, что России не было в числе стран, принимавших капитуляцию врага. Во многом победа Антанты была добыта кровью российских солдат, тех, кто умирал у Гули на руках. Но кто теперь об этом помнил!

– Наконец-то, эта война закончится! – Вера искренне была рада окончанию кровопролитий в Европе.

– Если немцы уйдут из города, часы Скоропадского сочтены. Он теперь лихорадочно пытается наладить отношения со странами Антанты, да поздновато спохватился… – философски заметил Гуля. Еще меньше года назад он воевал с германцами, а теперь жил в городе, в котором хозяйничала их армия, и вынужден был признать, что они умудрялись обеспечить какой-никакой порядок. Такие перипетии судьбы не могли не настраивать человека на отстраненно-созерцательный лад.

– Я не против, – Петя попытался схватить кусок хлеба со стола, но Вера шлепнула ему по руке полотенцем, велев немедленно умыться с улицы: – Утомил он своей надуманной самостийностью!

– Не суди так строго. Возможно, у него не было выхода… Приходилось изображать ярого сторонника щирой Украины ради поддержки немцев. Хотя, положа руку на сердце, и Антанте теперь сильная, единая Россия ни к чему… Пришлось бы делиться с ней победой…

– Кто же будет вместо гетмана? – Вера закончила накрывать на стол.

– Свято место пусто не бывает… Вон Петлюру освобождают… – Гуля и сам был не рад своим предположениям.

– Петлюра? – ужаснулась супруга: – Говорят, он самый настоящий изверг!

– Пожалуй, даже Скоропадский лучше Петлюры, – заявил умытый и переодевшийся Петя, усаживаясь за стол: – Тот офицеров не пощадит!

– Vae victis! Горе проигравшим! Перейдешь ко мне в управление. Думаю, врачей и санитаров не тронут, иначе позорно сгинут от дизентерии раньше, чем смогут геройски погибнуть от пули, – Гуля решил сменить тему, чтобы не вгонять семейство в уныние: – О чем еще сплетничают в немецком штабе?

– Ты знаешь некоего Маркова?

– Того, что был в Государственной Думе? Монархиста?

– Монархист, но не тот, не из Думы. Этот господин у германцев на особом счету. Говорит, что следовал всюду за Государем с первого дня его ареста в Царском Селе и наверное знает, что тому с семьей удалось спастись… Якобы, ему даже известно точное место, где Николай укрывается, но раскрыть его он не может, дабы не подвергать императора опасности.

– Неужели правда? – даже Вера, обладающая чистейшим, добрым и отчасти наивным сердцем, сомневалась в этой сказочной версии.

– Я был бы рад, если б это было так! – Пете часто снился грустный Государь у вагона в Пскове. Поручик всякий раз хотел подойти к нему, предупредить обо всем и уговорить не отрекаться. Но во сне он не мог ни сдвинуться с места, ни издать звука.

***

Скоро гетман бежал вместе с немцами, бросив горожан и офицеров на произвол Петлюровских живодеров. На городских окраинах начались бои. Санитарное управление, где