работал Гуля, собирало на улицах все больше и больше растерзанных трупов. Петя хотел бежать на Подол, на подмогу своим боевым товарищам, но скоро узнал, что без командования и связи со штабом дружины, нарвавшись несколько раз на дозорных Петлюры, офицеры разошлись по домам, не теряя надежды позже перебраться на Дон к Деникину.

Петлюровцы рыскали по городу в поисках офицеров царской армии. На следующий день после захвата города, нашли и убили графа Келлера с адъютантом.

Гуля несколько дней не ночевал дома, проводя все время на службе. Один раз вырвался, чтобы принять ванну, и снова отправился на работу. Врачей и санитаров категорически не хватало.

Вера вздрагивала от каждого стука в дверь.

– А знаешь, Тася, почему фамилия у гетмана Скоропадский? – Петя пытался развеселить девочку, которой передавалась нервозность матери.

– Потому что его отец и мать были Скоропадскими?

– Нет, потому что он скоро – падский, скоро пал!

– Верно! – улыбнулась племянница.

– Но ему бы больше подошло Быстродрапский, – не унимался Петр.

– Быстродрапский! – расхохоталась Тася: – Всехпредатский!

– Тише Вы! – шикнула на разгалдевшуюся молодежь Верочка.

– Верочка, а вы с Гулей слышали, что большевики аннулировали Брестский договор с Германией?

Вера лишь покачала головой. Все происходящее вокруг казалось частью какого-то сумасшедшего мирового фарса.

Глава VI

I

В то время, как в Киеве, где цветным калейдоскопом менялись власти, при наличии денег все еще можно было найти и хлеба, и масла, и даже петуха на домашнюю лапшу, в Петрограде ситуация с продовольствием принимала катастрофический характер.

Чтобы хоть как-то прокормить семью, Сергею пришлось устроиться на четвертую работу. Он был совершенно измотан. Как-то поздним декабрьским вечером он возвращался домой, едва передвигая ноги.

– Сережа, как ты себя чувствуешь? – ужаснулась Вера виду мужа.

– Как загнанная кляча…

– Нужно вызвать доктора!

– Мне еще протокол писать, – в дополнение к Азиатскому музею, Университету, Институту истории искусств, теперь он взвалил на себя обязанности секретаря в Восточном отделении Археологической комиссии: – А потом дежурить у ворот…

Дворников в Петрограде было не сыскать днем с огнем. Революционеры считали их страшными людьми, ведь они были на службе в полиции по охране правопорядка. Их истребили вместе с полицией. Поэтому теперь жильцы сами охраняли свои дома от разграблений.

– Попросим соседа подменить. А ты за него потом отдежуришь… На тебе лица нет…

– Сейчас я отдохну минут пять и сяду за протокол.

Сергей лег и скоро понял, что не может встать. Сердце работало вяло, иногда совсем пропуская удары. Перепуганная Вера позвонила врачу. Тот пришел, осмотрел больного и поставил неутешительный диагноз – снижение сердечной деятельности. Переутомление и недоедание давали о себе знать. Доктор прописал сердечные капли и велел оставаться в постели хотя бы три дня. Иначе сердце просто остановится.

Постельный режим Сергея продлился до Нового Года. Силы возвращались медленно.

Пока Серж болел, Вера с Манефой взвалили на себя все обязанности по дому – дежурили у ворот, носили воду, пилили на кухне дрова. Многие женщины Петрограда вынуждены были выполнять мужскую работу. Анна Ахматова тоже не была исключением. Сережин знакомец и по совместительству гений-ассириолог Шилейко страдал от ишемии и избегал физических нагрузок, поэтому обязанность колоть дрова была на Богине поэзии. Как порадовались бы Клара Цеткин и Роза Люксембург! Вот оно, равноправие! Даже скорее некоторое женское превосходство… хотя вряд ли в этом виде столь уж желанное самими дамами.

Манефа продавала на базаре ценные вещи, чтобы раздобыть у спекулянтов немного сахара и свиного сала, которыми подкармливали Сергея. Постепенно тот стал восстанавливаться.

Так на расстоянии почти в унисон страдали сердца отца и сына. Как ни старался Сергей откреститься от Григория Григорьевича, все же между ними было больше общего, чем ему хотелось бы.

II

Зима не спешила облегчить жизнь голодным петроградцам. Небо словно решило сурово покарать город, откуда расползлись по стране воинственные безбожники.

Мороз заставил Сергея закрыть все комнаты в квартире, кроме двух, поскольку протопить площадь полностью было невозможно. Вода, которую ведрами носили с улицы и наливали в ванну, к утру покрывалась льдом. Рядом с ванной всегда держали топор, чтобы прорубать ледяную корку. Печь топили один раз в сутки для приготовления обеда. Заодно и вся семья собиралась вокруг греться.

Сергей смотрел на своих мерзнущих малышей, которым приходилось спать одетыми, и ему было нестерпимо стыдно, что он ничего не может для них сделать.

И все же брезжила надежда. Казалось, что большевики скоро кончатся, что власть необразованных голодранцев не сможет устоять. Периодически докатывались новости об успехах Белого движения то на одном направлении, то на другом. Сережа старался размышлять рационально – разве могли орды красных головорезов противостоять профессиональным офицерам царской армии с их боевым опытом? Это абсурд! Совершенно невозможно! И то, что иногда большевикам удавалось перехватить инициативу, было исключительно заслугой отсутствия моральных рамок. Они не останавливались ни перед чем.

Шура мог бы поделиться с Сергеем деталями, иллюстрирующими отсутствие жалости, милосердия и элементарных человеческих чувств со стороны новой власти, но ему было безумно стыдно. Когда они пришли к Мариэтте сообщить о расстреле Глеба, Вера поняла, что у Саши была знакомая в ЧК. Но она не знала подробностей. Вера решила, что Шурина знакомая хотела, пыталась помочь, но не смогла. Это выглядело вполне правдоподобной версией, которой она и поделилась с супругом. Кто бы стал слушать какую-то рядовую чекистку? Перед глазами был свежий пример – женщины великих князей, которые дневали и ночевали в ЧК у Урицкого и его преемника, умоляя сжалиться и отпустить их мужчин, однако в январе оставшихся в Петрограде членов императорской семьи все же расстреляли в Петропавловке. Не пощадили даже самого главного оппозиционера Николаю II в семье, Николая Михайловича. Не помогли ни его симпатии либерализму, ни заслуги в истории, ни заступничество Академии наук и Максима Горького. Якобы сам Ленин утвердил казнь с пометкой, что революция не нуждается в историках. Что ж, молодой республике предстояло сочинить собственную героическую версию событий, поэтому нафталиновые ворчуны могли лишь мешать будущему мифотворчеству.

Шура прочел о расстреле великих князей в «Петроградской правде» в последний день января. Он тяжело пережил гибель Кобылина и Глеба, приведшую к глубочайшему разочарованию в большевиках и перевернувшую картину мира. Сердце его было разбито на мельчайшие кусочки. Постепенно, не без стараний Евгении, Саша стал приходить в себя. Но увидев новость о казни дядьев убитого императора, он вновь пережил тот страшный день и увидел перед собой лицо Зои, исполненное ненавистью и презрением.

Неожиданно через пару дней за ним пришли из ЧК. Саша был