Возле спальни, ближе всех расположенной к лестнице, босикомпрыгал долговязый, заученного вида подросток – вероятно, Шурасик – и, выпускаяиз кольца искры, всерьез собирался наводить порчу на небольшого худенькогопаренька лет десяти, одетого в нелепую длинную майку желтого цвета, достававшуюему до колен. В воздухе возле паренька, очевидно приставая к нему снапоминаниями, летала зубная щетка.

– Порчус прыщус зеленкус! – закричал Шурасик в тотмиг, когда на этаже появилась Таня.

Взмахнув рукой, на которой у него было магическое кольцо,Шурасик метнул в худенького паренька зеленую искру, и та быстро помчалась к еголицу. Но за мгновение до того, как она коснулась его, тот ловко отпрянул ивместо своего лица подставил зеркало, которое до того прятал за спиной, причемподставил зеркало так, что в нем отразилась физиономия самого Шурасика. Когдаискра ударилась в его отражение, Шурасик вдруг заверещал и закрыл лицосвитером. Но Таня успела заметить, что его лицо покрылось здоровенными, чуть лине с пятикопеечную монету, прыщами, причем не простыми, а еще и вымазаннымизеленкой.

Шурасик кинулся в спальню. Его заколдованные ботинки,помешкав, полетели следом, чтобы продолжать дразнить его и там. Всерасхохотались.

– Порча как пить дать недельная. Хорошо, что я ее настекло поймал, – задумчиво сказал паренек в майке и, весело посмотрев наТаню, представился:

– Ванька Валялкин. Знаешь, за что я сюда попал? Я целыймагазин съел.

– И дубинки у охранников, – добавила Таня. Паренекперестал улыбаться.

– Сарданапал рассказал?.. А он не сказал, почему я ихсъел? Что они меня этими дубинками пытались бить? В общем, хорошо, что менясразу после этого случая забрали в Тибидохс, не то лопухоиды точно отправили быменя в исправительную школу...

– Тогда мы бы с тобой там точно встретились! Если быдядя Герман сдержал обещание, – сказала Таня.

Глаза паренька остановились на ее родинке. Впервые на неесмотрели без омерзения, без желания оскорбить, а, напротив, с пониманием.

– А ты не... не Таня Гроттер? – вдруг выпалил он.

Девочка слегка смутилась. Она не привыкла еще к томуудивлению, которое ее имя вызывало у волшебников.

– Да, я, – кивнула она и зачем-то добавила:

– Собственной персоной.

Ванька Валялкин тихонько присвистнул, воздержавшись отдальнейших охов, и за это Таня была ему благодарна. Зато другие, начавудивляться, никак не могли остановиться.

– Та самая! Сама Таня Гроттер. Единственная, кто виделТу-Кого-Нет, – выныривая откуда-то, зашептала Дуся Пупсикова, круглолицаядевчонка одиннадцати лет, случайно превратившая свою подружку в пряник.

– У нее погибли родители! А сама она раздавиласкорпиона Той-Кого-Нет! Сногсшибательно! Эта кошмарная родинка на самом делеожог магической искры – след той ночи! – заохала Верка Попугаева,сверхлюбопытная особа тринадцати лет, нос которой сохранял явный отпечатокдвери. Произошло это еще в человеческом мире, когда она шпионила за старшейсестрой, целующейся с мальчиком. Именно тогда у Верки и проявилась способностьвидеть сквозь предметы.

Таня неловко улыбалась. Ведь она сама не помнила ровнымсчетом ничего из того, что о ней теперь рассказывали. Постепенно ее окружилацелая толпа. Каждый норовил дотронуться до нее или хотя бы издали помахать ейрукой. Никогда прежде она не чувствовала себя столь популярной. Прежде-то вмире лопухоидов она ровным счетом никому не была нужна.

И вот когда она уже готова была сквозь землю провалиться отсвоей популярности и мечтала лишь о том, чтобы стать невидимой, все вдругуслышали недовольное рычание. Рычал сфинкс академика, который, решительнопротискиваясь сквозь толпу, прокладывал ей дорогу к одной из спален.

– Ну пока! Отдыхай! Еще увидимся! – ВанькаВалялкин щелкнул пальцами, подзывая зубную щетку.

– Ух-ох-их-ах-фух! Она теперь с нами! – хоромсказали Дуся Пупсикова и Верка Попугаева.

Едва Таня вошла, как сфинкс, завертевшись юлой, превратилсяв золотую пыль и стремительно унесся. Дверь с негромким хлопком закрылась заТаниной спиной. Оглядевшись, девочка поняла, что находится в небольшой комнате,разделенной посередине чертой – такой же, как и в Зале Двух Стихий, с тойтолько разницей, что эта черта не была огненной. На окне, выходившем в сад,висели длинные Черные Шторы, лениво шевельнувшиеся при ее приближении. Кроватьсправа от окна была деревянная, застеленная пуховым красным одеялом, но, вобщем, довольно обычная. Зато кровать с противоположной стороны... отнеожиданности Таня даже отпрянула... Да, точно, это была не кровать, аздоровенный гроб, поставленный донышком кверху, с прибитыми к нему фигурнымидеревянными ножками. Матрас на этой «кроватке» был огромный, атласный, в формесердца. На матрасе, закинув ногу на ногу, лежала красивая девица лет двенадцатис фиолетовыми волосами и следила взглядом за кисточкой, которая, летая, красилаей ногти в ядовито-зеленый цвет.

Таня догадалась, что это и есть ее соседка – девочка,обучающаяся черной магии в «темном» отделении Тибидохса, о котором с такимвздохом говорил академик Сарданапал. А еще секунду спустя Таня поняла, чтодевица, скосив глаза, внимательно ее разглядывает. Причем разглядывает ужедавно.

– Привет! – сказала Таня.

– Пока! – густым голосом, чем-то похожим на голостети Нинели, сказала девочка. Она рывком села и, свесив ноги с кровати,уставилась на Таню уже открыто.

Глаза у нее были разного размера и разного цвета. Правыйузкий, хитрый, косого монгольского разреза, явно склонный к сглазу, а левыйбольшой, синий, с длинными, наивно хлопавшими ресницами. В зависимости от того,с какого боку смотреть, девицу можно было принять и за очевидную пройдоху, и задурочку-простушку.

– Ты Гробыня Склепова, – сказала Таня.

– Я и без тебя знаю, как меня зовут. А ты Гроттер.Танька Гроттер – дурацкая сиротка, которую вздула Та-Кого-Нет. У кого еще наносу может быть эта нелепая родинка? Ты хочешь сказать, что будешь тут жить?

– Да, буду. И не думай, что стану спрашивать у тебяразрешения, – произнесла Таня, решив, что церемониться с этой девицей неследует.

– Ну-ну, живи. – Гробыня презрительно кивнула надругую кровать. – Только имей в виду, что ты не первая. Все три соседки,которых сюда подселяли, вылетели как пробки. Две из них до сих пор заикаются, аодна хотя и не заикается, но все время трясет головой. Мы, черные маги, нелюбим белых...