Мэтт намеревался пригласить ее куда-нибудь, но сейчасрадостно улыбнулся:

— А мне показалось, будто ты сказала, что не умеешьготовить.

— Поймешь все, когда увидишь, что я купила, — вздохнула она,уводя его в кухню.

— Очень умно, — ухмыльнулся Мэтт, развернув пакеты. — Нашласпособ заставить меня готовить.

— Потерь, — торжественно заверила она, — так гораздобезопаснее.

Он пробыл дома менее десяти минут и вот уже второй разощущал себя так, словно жизнь была наполнена весельем и смехом.

Мередит принесла одеяло и еду, а Мэтт разжег костер. Онипровели вечер во дворе, объедаясь пережаренными сосисками, недопеченными булочкамии полурастаявшим зефиром, говорили обо всем, начиная с необычного отсутствиянеприятных симптомов беременности и кончая достойным всяческих похвал вкусомзефира. Уже в сумерках они закончили ужин, и Мередит убрала тарелки иотправилась в кухню мыть посуду. Мэтт ожидал ее возвращения, лениво глядя втемнеющее небо, лежа рядом с грудой собранных осенних листьев, которые толькочто положил в костер, чтобы удивить Мередит.

Когда Мередит появилась во дворе, в воздухе разливалсявосхитительный аромат осени, а Мэтт сидел на одеяле, стараясь сделать вид, чтонет ничего странного в запахе осенних листьев в августе. Мередит встала наколени на одеяло, долго смотрела на огонь, а потом подняла лицо к Мэтту, и дажев темноте он заметил, как сияют ее глаза.

— Спасибо, — просто сказала она.

— Пожалуйста, — ответил он внезапно охрипшим голосом ипротянул руку, пытаясь справиться с приливной волной нахлынувшего желания,когда Мередит, не правильно поняв приглашение сесть рядом, устроилась между егоногами, с тем чтобы, повернувшись к нему спиной, любоваться костром.

Все сменилось отчаянной радостью, когда она тихо призналась:

— Лучшей ночи у меня в жизни не было, Мэтт.

Мэтт обнял ее за талию, осторожно прикрыв ладонями плоскийживот и стараясь не выказать, как он растроган. Свободной рукой Мэтт откинул ееволосы и поцеловал в затылок.

— Как насчет прошлой ночи? Мередит нагнула голову поднатиском горячих губ и тут же поправилась:

— Это вторая самая лучшая ночь в моей жизни. Мэтт,улыбнувшись в темноте, прикусил мочку ее уха, но страсть уже взрывалась в телеогненными клубками, лесным пожаром разливаясь по венам, и ни остановить, низадержать этот буйный поток было невозможно. Потрясенный его силой, Мэттповернул Мередит к себе лицом и завладел нежными губами, такими мягкими,сначала прохладными, но постепенно налившимися жаром, и когда ее язык скользнулему в рот, Мэтт потерял голову. Его рука проникла под ее рубашку, пальцы стиснулигрудь, и тихий стон наслаждения, вырвавшийся у Мередит, порвал последнюю тонкуюнить его сдержанности. Он сжал ее в объятиях, уложил на одеяло, накрыв своимтелом и зарывшись руками в волосы, несколько минут удерживал неподвижно, осыпаябезумными поцелуями. Он так тонко чувствовал ее настроение, что ощутилмгновенное колебание, прежде чем свирепость его натиска лишила Мередитспособности двигаться. Его потрясла также эта отчаянная всепоглощающаяпотребность овладеть ею полностью, до конца, необходимость сделать сознательноеусилие, чтобы справиться с собой и немного успокоиться. Эти эмоции захватилиего с безоглядной силой, и Мэтт так и не понял, что Мередит колебалась не изстраха перед ослепляющей страстью, а из-за неопытности и неумения отвечатьтакими же бурными ласками. Но даже если бы он и осознал это, не решился быпоказать ей прямо сейчас, потому что любые попытки помедлить, продлить остроеблаженство оказались безуспешными. Поэтому он раздел ее внезапно ставшиминеловкими, дрожащими пальцами и целовал, пока она не начала извиваться под ним,скользя ладонями по его горячей коже.

Прикосновение ее рук и губ воспламенило его, и каждый тихийстон, который она издавала, заставлял кровь бурлить, и он вел ее от однойвершины к другой, шепча хриплые, почти грубые слова наслаждения. Мередитпослушно следовала за ним, и они слились воедино, пока он наконец не заставилее кричать, содрогаться в экстазе и только потом исторгся в нее горячимпотоком.

Потом он завернул ее и себя в одеяло, и они легли рядом, глядяна залитое звездами небо, вдыхая ностальгическое благоухание ранней осени. Впрошлом физическая любовь была занятием, доставлявшим взаимное удовольствие иему и партнерше, но с Мередит превратилась в нечто чарующе красивое. Изысканно,утонченно, мучительно красивое. Впервые в жизни Мэтт чувствовал себя полностьюудовлетворенным и успокоенным. Впереди нелегкое будущее, однако он никогда небыл так уверен в том, что сможет сделать его прекрасным для них обоих… еслитолько она даст ему время. Время и возможность.

Ему необходимо провести с ней больше времени, чтобы укрепитьэту странную хрупкую связь, сводившую их все ближе с каждым часом, который онибыли вместе. Если бы он смог уговорить ее поехать с ним в Южную Америку, ихбрак мог бы стать настоящим. Он верил в это. Завтра он позвонит ДжонатануСоммерсу и, не вдаваясь в подробности, спросит, как живут там рабочие и есть ливрачи. Он думал не о себе. Но Мередит и ребенок — вот главная его забота.

Если бы только он мог взять ее с собой! В этом вся проблема.Он не мог отказаться от поездки в Южную Америку: во-первых, контракт подписан,во-вторых, ему необходимы эти сто пятьдесят тысяч премиальных за проведенные вВенесуэле два года, чтобы сделать очередное выгодное вложение. Подобнофундаменту небоскреба, сто пятьдесят тысяч были основанием его великого плана.Конечно, не такие это большие деньги, но пока и их довольно.

Однако, лежа в темноте рядом с Мередит, он прикидывал, нестоит ли забыть о всех планах и остаться с ней в Штатах. Но Мередит привыкла ковсему самому лучшему, имела на это право. И он хотел, чтобы так продолжалосьвсегда. И единственным способом, которым можно было достичь этого, была поездкав Венесуэлу.

Мысль о том, чтобы оставить ее здесь и потерять, потому чтоона рано или поздно устанет от него или потеряет веру в его способностьдобиться успеха, в обычных обстоятельствах свела бы его с ума. Но одна вещьговорила в его пользу: Мередит беременна его ребенком. Именно малыш — главнаяпричина того, что Мередит будет дожидаться его и верить…

Беременность, так изменившая жизнь Мередит, которую онасчитала несчастьем и катастрофой, Мэтт полагал нежданным даром судьбы. Уехав отнее в Чикаго, Мэтт посчитал, что пройдет не менее двух лет, прежде чем онсможет вернуться и ухаживать за ней на законных основаниях… конечно, если нелишится ее к тому времени окончательно. Мередит прекрасна и очаровательна, и,конечно, десятки мужчин будут добиваться ее, пока его не будет здесь. Один изних, возможно, сумеет добиться успеха, и Мэтт почти был уверен в атом.

Но теперь вмешалась судьба и подарила ему весь мир. Тообстоятельство, что эта самая судьба никогда не была добра к семействуФаррелов, не обескураживало Мэтта. Теперь он был готов уверовать в Бога, рок,небеса и вселенскую доброту, и все из-за Мередит и малыша.