Патрик протянул руку и нежно приподнял подбородок дочери:

— В сердцах некоторых людей любовь живет вечно, Джули. Всердцах и душах. Такие, как мы, не забывают.

Отняв пальцы, он выглянул в окно, и лицо на миг принялобеспощадное выражение:

— Любя Мэтта, я искренне надеюсь, что с ним такого неслучится. У него большие планы на будущее, но для этого нужно многимжертвовать, а богатые девушки не представляют, что это такое. У такой, как она,не хватит мужества пройти с ним все испытания, и при первой же неприятности онасбежит, вот увидишь!

Мередит застыла на пороге, потрясенная услышанным. Патрикнаправился к двери, и они оказались лицом к лицу. У Патрика хватило тактанемного смутиться, но он по-прежнему стоял на своем:

— Вы слышали все, и я очень сожалею, Мередит. Но это моемнение, и я не собираюсь от него отказываться.

Девушке было очень больно, и Патрик это видел, не онавзглянула ему прямо в глаза и со спокойным достоинством ответила:

— Надеюсь, вы с такой же готовностью признаете свою неправоту, когда поймете, как ошибались, мистер Фаррел.

И, не произнеся больше ни слова, направилась к лестнице,оставив Патрика смотреть ей вслед в потрясенном молчании. За его спинойраздался самодовольный голос Джули:

— Ты до смерти перепугал ее, па. Теперь я вижу, что ты имелв виду, когда утверждал, что Мередит не хватает мужества.

Патрик, нахмурившись, оглядел дочь, но когда снова посмотрелнаверх, увидел Мередит со свитером в руках, собиравшуюся опять спуститься вгостиную. Девушка застыла на верхней ступеньке, но Патрик без Особенной надеждына примирение все же сказал:

— Если вы докажете, что я не прав, Мередит, сделаете менясамым счастливым человеком на свете.

Мередит кивком ответила на нерешительное предложениеперемирия.

— Вы носите моего внука, — добавил Патрик. — Я бы хотел,чтобы он рос с обоими родителями, которые еще будут женаты к тому времени, какон окончит колледж.

— Я тоже хочу этого, мистер Фаррел. Гримаса, появившаяся нагубах Фаррела, почти напоминала улыбку.

Солнечные лучи пробивались сквозь лобовое стекло и сверкалина золотом обручальном кольце, которое Мэтт вчера надел ей на палец во времяпростой гражданской церемонии, совершенной местным судьей в присутствии толькодвух свидетелей — Джули и Патрика. По сравнению с роскошными, богатымисвадьбами в лучших церквах Чикаго ее собственная оказалась короткой и весьмапрозаической, чего, правда, нельзя было сказать о медовом месяце, или, вернееговоря, ночи, проведенной в постели Мэтта. Они опять остались вдвоем в доме, ион не давал ей заснуть до рассвета, снова и снова сжимая в объятиях, пытаясь,как Мередит заподозрила, искупить вину за невозможность увезти жену втрадиционное свадебное путешествие.

Мередит непрестанно думала об этом, машинально полируякольцо о подол летнего платьица, позаимствованного у Джули. В постели Мэттдавал, давал и давал и, казалось, не хотел и не просил ничего взамен. Иногда,когда он ласкал ее, Мередит жаждала подарить ему такое же сокрушительноенаслаждение, какое получала от него, но без ободрения Мэтта не решалась, боясьпоказаться слишком назойливой. Ее беспокоило, что он, по-видимому, давалбольше, чем получал, но когда он ложился на нее и глубоко вонзался в податливоетело, Мередит забывала обо всем. Обо всем на свете.

Сегодня утром, пока она еще почти спала, Мэтт поставилподнос с завтраком на тумбочку и уселся на постель. Мередит знала, что до концажизни не забудет ослепительный блеск белозубой мальчишеской улыбки, когда оннагнулся над ней и прошептал:

— Просыпайся, спящая красавица, и поцелуй лягушку.

Но теперь, глядя на него, она не находила ничегомальчишеского в этой квадратной челюсти и упрямом подбородке… хотя были идругие моменты, когда он смеялся или спал и темные волосы были взъерошены, авыражение лица казалось трогательно-нежным. А ресницы! Только вчера утром оназаметила эти густые пушистые ресницы, веерами лежавшие на щеке спящего Мэтта, иедва подавила абсурдный порыв наклониться над ним и подоткнуть одеяло какмаленькому.

Мэтт заметил, что она исподтишка изучает его и пошутил:

— Я что, забыл сегодня утром побриться? Мередит едваподавила испуганный смешок: настолько его слова не соответствовали ее мыслям.

— По правде говоря, я думала, что ради таких ресниц, как утебя, любая девушка пойдет на убийство.

— Поосторожнее, — предупредил он, бросив на нееделанно-угрюмый взгляд. — В шестом классе я побил парня за то, что он сказал,будто у меня девчоночьи ресницы.

Мередит засмеялась, но по мере того как они приближались кее дому и встреча с отцом становилась все неизбежнее, беспечное настроение,которое оба пытались сохранить, менялось на глазах. Через два дня Мэтт улетал вВенесуэлу, так что вместе им осталось быть совсем немного. И хотя Мэтт уступилпросьбе Мередит пока ничего не говорить отцу о ее беременности, на самом делебыл с самого начала против такого решения.

Мередит тоже это не нравилось. Она терпеть не могла ощущатьсебя неопытной дурочкой и решила обязательно научиться готовить до того, какпридется отправиться в Южную Америку. За последние несколько дней идея статьнастоящей женой, иметь мужа и собственный дом становилась с каждым часом всепривлекательнее, несмотря на обескураживающие рассказы Мэтта о том, каким, повсей вероятности, убогим может оказаться их жилище.

— Ну вот, приехали, — вздохнула Мередит, когда машинасвернула на усыпанную щебнем дорожку. — Дом, милый дом.

— Если отец любит тебя так сильно, как ты считаешь, — соспокойной уверенностью сказал Мэтт, помогая ей выйти из машины, — он сделаетвсе возможное, чтобы примириться с твоим браком, после того, конечно, какнемного очнется от потрясения.

Мередит надеялась, что он прав, потому что в противномслучае до отъезда к мужу пришлось бы жить на ферме, а этого ей совсем нехотелось, особенно потому, что Патрик Фаррел явно недолюбливал невестку.

— Ну вот, начинается, — пробормотала она, глубоко вздохнув,когда они поднимались по ступенькам крыльца. Поскольку Мередит утром позвонилаАльберту и попросила предупредить отца, что приедет днем, можно былопредположить, что он уже ждет.

Она оказалась права. Не успела Мередит открыть дверь, как отецвыскочил из гостиной. Выглядел он так, словно не спал и не ел неделю.

— Где ты была, черт возьми? — загремел он, казалось, готовыйвот-вот наброситься на дочь. Не замечая Мэтта, стоявшего в нескольких шагах заее спиной, он продолжал бушевать: