– Вы, когда уходите, не запирайте меня, – проговорила она,смотря в сторону и пальчиком теребя на диване покромку, как будто бы вся былапогружена в это занятие. – Я от вас никуда не уйду.

– Хорошо, Елена, я согласен. Но если кто-нибудь придетчужой? Пожалуй, еще бог знает кто?

– Так оставьте ключ мне, я и запрусь изнутри; а будутстучать, я и скажу: нет дома. – И она с лукавством посмотрела на меня, как быприговаривая: «Вот ведь как это просто делается!»

– Вам кто белье моет? – спросила она вдруг, прежде чем яуспел ей отвечать что-нибудь.

– Здесь, в этом доме, есть женщина.

– Я умею мыть белье. А где вы кушанье вчера взяли?

– В трактире.

– Я и стряпать умею. Я вам кушанье буду готовить.

– Полно, Елена; ну что ты можешь уметь стряпать? Все это тыне к делу говоришь...

Елена замолчала и потупилась. Ее, видимо, огорчило моезамечание. Прошло по крайней мере минут десять; мы оба молчали.

– Суп, – сказала она вдруг, не поднимая головы.

– Как суп? Какой суп? – спросил я, удивляясь.

– Суп умею готовить. Я для маменьки готовила, когда она былабольна. Я и на рынок ходила.

– Вот видишь, Елена, вот видишь, какая ты гордая, – сказаля, подходя к ней и садясь с ней на диван рядом. – Я с тобой поступаю, как мневелит мое сердце. Ты теперь одна, без родных, несчастная. Я тебе помочь хочу.Так же бы и ты мне помогла, когда бы мне было худо. Но ты не хочешь такрассудить, и вот тебе тяжело от меня самый простой подарок принять. Ты тотчасже хочешь за него заплатить, заработать, как будто я Бубнова и тебя попрекаю.Если так, то это стыдно, Елена.

Она не отвечала, губы ее вздрагивали. Кажется, ей хотелосьчто-то сказать мне; но она скрепилась и смолчала. Я встал, чтоб идти к Наташе.В этот раз я оставил Елене ключ, прося ее, если кто придет и будет стучаться,окликнуть и спросить: кто такой? Я совершенно был уверен, что с Наташейслучилось что-нибудь очень нехорошее, а что она до времени таит от меня, какэто и не раз бывало между нами. Во всяком случае, я решился зайти к ней толькона одну минутку, иначе я мог раздражить ее моею назойливостью.

Так и случилось. Она опять встретила меня недовольным,жестким взглядом. Надо было тотчас же уйти; а у меня ноги подкашивались.

– Я к тебе на минутку, Наташа, – начал я, – посоветоваться:что мне делать с моей гостьей? – И я начал поскорей рассказывать все про Елену.Наташа выслушала меня молча.

– Не знаю, что тебе посоветовать, Ваня, – отвечала она. – Повсему видно, что это престранное существо. Может быть, она была очень обижена,очень напугана. Дай ей по крайней мере выздороветь. Ты ее хочешь к нашим?

– Она все говорит, что никуда от меня не пойдет. Да и богзнает, как там ее примут, так что я и не знаю. Ну что, друг мой, как ты? Тывчера была как будто нездорова! – спросил я ее робея.

– Да... у меня и сегодня что-то голова болит, – отвечала онарассеянно. – Не видал ли кого из наших?

– Нет. Завтра схожу. Ведь вот завтра суббота...

– Так что же?

– Вечером будет князь...

– Так что же? Я не забыла.

– Нет, я ведь только так...

Она остановилась прямо передо мной и долго и пристальнопосмотрела мне в глаза. В ее взгляде была какая-то решимость, какое-тоупорство; что-то лихорадочное, горячечное.

– Знаешь что, Ваня, – сказала она, – будь добр, уйди отменя, ты мне очень мешаешь...

Я встал с кресел и с невыразимым удивлением смотрел на нее.

– Друг мой, Наташа! Что с тобой? Что случилось? – вскричал яв испуге.

– Ничего не случилось! Все, все завтра узнаешь, а теперь яхочу быть одна. Слышишь, Ваня: уходи сейчас. Мне так тяжело, так тяжелосмотреть на тебя!

– Но скажи мне по крайней мере...

– Все, все завтра узнаешь! О боже мой! Да уйдешь ли ты?

Я вышел. Я был так поражен, что едва помнил себя. Мавравыскочила за мной в сени.

– Что, сердится? – спросила она меня. – Я уж и подступитьсяк ней боюсь.

– Да что с ней такое?

– А то, что наш-то третий день носу к нам не показывал!

– Как третий день? – спросил я в изумлении, – да она самавчера говорила, что он вчера утром был да еще вчера вечером хотел приехать...

– Какое вечером! Он и утром совсем не был! Говорю тебе, стретьего дня глаз не кажет. Неужто сама вчера сказывала, что утром был?

– Сама говорила.

– Ну, – сказала Мавра в раздумье, – значит, больно еезадело, когда уж перед тобой признаться не хочет, что не был. Ну, молодец!

– Да что ж это такое! – вскричал я.

– А то такое, что и не знаю, что с ней делать, – продолжалаМавра, разводя руками. – Вчера еще было меня к нему посылала, да два раза сдороги воротила. А сегодня так уж и со мной говорить не хочет. Хоть бы ты егоповидал. Я уж и отойти от нее не смею.

Я бросился вне себя вниз по лестнице.

– К вечеру-то будешь у нас? – закричала мне вслед Мавра.

– Там увидим, – отвечал я с дороги. – Я, может, только ктебе забегу и спрошу: что и как? Если только сам жив буду.

Я действительно почувствовал, что меня как будто что ударилов самое сердце.

Я отправился прямо к Алеше. Он жил у отца в Малой Морской. Укнязя была довольно большая квартира, несмотря на то что он жил один. Алешазанимал в этой квартире две прекрасные комнаты. Я очень редко бывал у него, доэтого раза всего, кажется, однажды. Он же заходил ко мне чаще, особенносначала, в первое время его связи с Наташей.

Его не было дома. Я прошел прямо в его половину и написалему такую записку:

"Алеша, вы, кажется, сошли с ума. Так как вечером вовторник ваш отец сам просил Наташу сделать вам честь быть вашей женою, вы жеэтой просьбе были рады, чему я свидетелем, то, согласитесь сами, ваше поведениев настоящем случае несколько странно. Знаете ли, что вы делаете с Наташей? Вовсяком случае, моя записка вам напомнит, что поведение ваше перед вашей будущейженою в высшей степени недостойно и легкомысленно. Я очень хорошо знаю, что неимею никакого права вам читать наставления, но не обращаю на это никакоговнимания.

P. S. О письме этом она ничего не знает, и даже не она мнеговорила про вас".