— Сразу видно, ты знаешь, как сделать старым людямприятное! «Кружевные занавески»! Погоди, я налажу проектор. Когда я быламаленькой, отец работал киномехаником в Канзас-Сити и научил меня управляться саппаратурой. Я и сейчас умею. В этом доме мне не нужен никто.

— Нет, нужен. Я. Чтобы смотреть фильм.

— Черт! — Она перепрыгнула через подушки ипринялась возиться с проектором в углу гостиной. Схватила с ближайшей полкижестянку с пленкой и стала ловко заправлять пленку в аппарат. — Ты прав.Буду следить за твоим лицом, когда ты будешь следить за моим.

Пока она, напевая, налаживала кинопроектор, я вышел наневысокий балкон над пляжем. И окинул взглядом берег — сначала южную часть,потом повел глазами вдоль владений Констанции Реттиген, потом поглядел насевер. И тут…

Внизу, у самого прибоя, я кое-что заметил.

Там неподвижно стоял человек или что-то напоминающеечеловека. Я не мог сказать, долго ли он там стоит или только что вылез из воды.Мне не видно было, мокрый ли он. Похоже, он был голый.

У меня рот открылся от удивления, я быстро заглянул вкомнату. Констанция Реттиген, насвистывая сквозь сжатые зубы, по-прежнемувозилась с пленкой.

На берег обрушилась волна, словно из пушки выстрелили. Яобернулся. Человек все еще стоял на том же месте, руки по швам, головавздернута, ноги слегка расставлены, вид вызывающий.

«Убирайся! — хотел крикнуть я. — Что тебе здесьнужно? Мы ничего не сделали!»

«Ты в этом уверен?» — была моя следующая мысль.

«Никого нельзя убивать, даже тех, кто этого заслуживает».

Нет?

Последняя волна ударила по берегу позади стоящей фигуры.Вода разлетелась, как множество разбившихся зеркал, и, падая, осколки заслониличеловека. И стерли его. Когда волна откатилась, незнакомца уже не было.Наверно, он побежал по пляжу на север.

Побежал мимо львиной клетки в канале, мимо пустых окон ледис канарейками, мимо моей квартиры, где на кровати лежит скрученный саван.

— Готов? — крикнула Констанция Реттиген изкомнаты.

«Не совсем», — подумал я.

Когда я вошел, Констанция сказала:

— Иди смотреть, как старая леди делается молодой.

— Вовсе вы не старая, — возразил я.

— Клянусь Богом, нет. — Она пробежала по гостиной,гася везде свет, взбивая подушки в центре комнаты. — Эта помешанная наздоровье пишет книгу, которая выйдет в будущем году. Гимнастика под водой. Сексна отливе. Какие слабительные принимать, после того как пресытишься за ночьтренером местной футбольной команды. Что… Бог мой! Опять покраснел! Ты хотьчто-нибудь знаешь о девушках?

— Не слишком много.

— Сколько их у тебя было?

— Не много.

— Значит, одна, — догадалась Констанция ифыркнула, когда я вздернул голову. — Где она сейчас?

— В Мехико-Сити.

— Когда вернется?

— Через десять дней.

— Скучаешь? Любишь ее?

— Да.

— Небось хочется позвонить ей, проболтать всю ночь,чтобы хоть ее голос уберег тебя от такого дьявола, как я?

— Да вовсе я вас не боюсь.

— Черта с два, еще как боишься! Веришь в теплоту тел?

— Что?

— В теплоту тел! В секс без секса? В объятия. В то, чтоможешь согреть эту старую ядовитую ящерицу своим теплом и не потерять при этомневинность. Просто обнять и прижать к себе покрепче. А теперь смотри напотолок, там все и будет происходить. Кино до самого утра, пока солнце невстанет, как член у Френсиса Х.Бушмана[91] Ой, прости! Черт быменя побрал! Ну иди, сынок. Будем греться.

Констанция опустилась на подушки, потянула меня за собой итут же нажала какую-то кнопку на пульте, вмонтированном в пол. Погаслапоследняя лампа. Зажужжал шестнадцатимиллиметровый проектор. На потолкезаплясали тени.

— Смотри. Как тебе это нравится?

Вздернув красивый нос, она показала на потолок.

Там двадцать семь лет тому назад Констанция Реттигензакурила сигарету.

Здесь, рядом со мной, реальная Констанция Реттиген выпустилаизо рта облачко дыма.

— Ну и сука же я была! — проговорила она.

Я проснулся на рассвете, не веря, что я здесь. Проснулся,чувствуя себя необыкновенно счастливым, словно ночью случилось что-то замечательное.Но ничего не случилось, просто я спал на роскошных подушках рядом с женщиной,от которой пахло специями и хорошо натертым полом. Она была как те выставленныев витрине восхитительные шахматы с тщательно выточенными фигурами, на которыеглазеешь в детстве. Как только что отстроенный гимнастический зал для девочек,где слегка пахнет пылью, осевшей на золотистых бедрах после полуденныхтеннисных схваток.

Уже рассвело, и я повернулся на бок.

Ее не было.

Я услышал, как на берег набежала волна. В распахнутые окнавлетал прохладный ветер. Я сел. Далеко в сумрачном еще море мелькала рука —вверх-вниз, вверх-вниз. Констанция что-то крикнула.

Я выбежал на берег, нырнул и поплыл за ней, но на полпутипочувствовал, что выдохся. Нет, в атлеты я не гожусь! Повернув назад, я вышелна песок и сел ждать. Наконец Констанция приплыла и встала надо мной, на сейраз совершенно голая.

— Господи! — удивилась она. — Ты и белья неснял. Что за молодежь нынче пошла! Я не мог оторвать от нее глаз.

— Ну и как? Нравлюсь тебе? Недурна длястарухи-императрицы? Как ты считаешь? Неплохой живот, тугая попка, на лобкекудри…

Но я закрыл глаза Она усмехнулась. И с хохотом унеслась.Пробежала с полмили по берегу и, перепугав лишь чаек, вернулась.

Вскоре над пляжем поплыл аромат кофе и запахсвежеподжаренных гренок. Когда я приплелся в дом, Констанция уже сидела накухне. На ней так ничего и не было, только глаза обведены тушью — видно, онаподкрасила их за минуту до моего прихода. Быстро моргая, будто крестьянскаядевушка из немого фильма, она вручила мне джем и гренки, а сама скромноприкрыла колени салфеткой, дабы не смущать мой взор во время еды. На соскелевой груди у нее повисла капля клубничного джема. Я это видел. Она увидела,что я вижу, и спросила:

— Голодный?