Чаще всего я видел его по воскресеньям на Мускульном берегу:он неподвижно подпирал свой велосипед, в то время как вокруг демонстрировалисьходуном ходящие дельтовидные мышцы и раскатывался громогласный мужественныйсмех. Хопвуд красовался на пирсе Санта-Моники с видом генерала Роммеля впоследние дни отступления из Эль Аламейна[100], его удручалообилие песка, но зато радовало глаз обилие молодых тел.

Он казался таким далеким от всех нас, когда, погруженный всвои германо-англо-байронические грезы, скользил мимо на велосипеде.

Мне и в голову не могло прийти, что когда-нибудь я станусвидетелем того, как он припарковывает свой «ралей» возле круглосуточнооткрытого, облюбованного летучими мышами обиталища предсказателя по картам тароА. Л. Чужака.

Однако он таки там припарковался и замешкался у дверей.

"Не входи! — подумал я. — К А. Л. Чужакузаходят лишь те, кому нужно раздобыть кольца с ядом, которые так любили Медичи[101], или телефонные номера кладбищенских склепов".

Но Эрвина Роммеля это не пугало.

А равно не пугало ни Хищника, ни Калигулу.

Чужак притягивал их.

И все трое послушно вошли.

К тому времени как туда подоспел я, дверь уже оказаласьзакрытой. На ней я впервые заметил список, хотя он, наверно, выцветал тутгодами и уже пожелтел, — список, напечатанный на машинке с бледной лентой,в котором перечислялись все те, кто проникал в эти врата, дабы психоанализвернул им здоровье.

X. Б. Уорнер[102], Уорнер Улэнд[103], Уорнер Бакстер[104], Конрад Нагель[105], Вилма Бэнки[106], Джон Барримор[107], Клара Боу[108].

Прямо-таки «Указатель актеров» за двадцать девятый год.

Но значилась здесь и Констанция Реттиген.

Во что я не поверил.

И Джон Уилкс Хопвуд.

В это мне пришлось поверить.

Ибо я увидел, как за пыльным, полузанавешенным от любопытныхвзглядов окном на рваной кушетке, из расползавшихся швов которой с безумнымнеистовством торчала набивка, кто-то лежит. Этот кто-то был в коричневомтвидовом костюме. Он лежал, закрыв глаза, и, как видно, повторял про себяреплики из последнего акта пересмотренного и заново отредактированного «Гамлета».

«Иисус среди лилий! — как сказал бы Крамли. —Христос по дороге к кресту!»

В эту минуту сработала актерская интуиция, и Хопвуд,сосредоточенно творящий про себя свои молитвы, вдруг открыл глаза.

Он быстро повернул голову, перевел взгляд в окно и увиделменя.

Увидел меня и А. Л. Чужак, сидевший у кушетки спиной к окнус блокнотом и карандашом в руках.

Я отшатнулся, тихонько выругался и поспешил прочь.

В полном замешательстве я быстро прошел весь разрушенныйпирс и купил себе шесть плиток шоколада «Нестле», две шоколадки «Кларк» и двашоколадных батончика, чтобы подкрепиться на ходу. Когда я очень счастлив, илиочень огорчен, или смущен, я всегда набиваю рот сладостями и бросаю обертки гдепопало.

Здесь-то, на конце пирса, в золотистом предвечернем освещениименя и настиг Калигула-Роммель. Рабочие, разрушающие пирс, ушли. Стояла полнаятишина.

Я услышал, как его велосипед шуршит у меня за спиной. СперваХопвуд молчал. Он шествовал, крепко прижав к себе своего «ралея», словноженщину — насекомое. Потом остановился на том месте, где я всегда его видел, изастыл, будто статуя Рихарда Вагнера[109], который стараетсяразличить в шуме прилива, набегающего на песок, звуки одного из своих мощныххоров.

Какие-то молодые люди внизу все еще играли в волейбол.Гулкие удары по мячу и смех, похожий на ружейные залпы, подводили итог дню. Заними два рекордсмена по поднятию тяжестей вздымали в небо свои миры, надеясьвнушить сидящим неподалеку молодым женщинам, что судьба, которая хуже смерти,на самом деле вовсе не так плоха и ее радости можно вкусить в комнатах,расположенных над сосисочной, как раз напротив пляжа.

Джон Уилкс Хопвуд, не глядя в мою сторону, наблюдал за этойсценой. Он брал меня измором, я ждал, потел, но не поддавался его вызову, неуходил. Ведь всего полчаса назад я без спросу сунул нос в его жизнь. Теперьнадо платить.

— Вы меня преследуете? — в конце концов невыдержал я и тут же понял, что свалял дурака.

Хопвуд расхохотался своим знаменитым безумным хохотом,который он всегда приберегал к концу акта.

— Дорогой мой, вы слишком молоды, таких, как вы, яшвыряю в море.

«Ну и ну, — подумал я, — что же на это ответить?»

Напрягая мышцы, Хопвуд откинул голову, обратив свой орлиныйпрофиль к пирсу Санта-Моники, видневшемуся примерно в миле к северу от нас.

— А вот если вы решите когда-нибудь преследоватьменя, — улыбнулся он, -то я живу там, над каруселью с лошадками.

Я повернулся к Санта-Монике. Там, на еще живом пирсе,крутилась карусель, как крутилась под скрипучую музыку каллиопы с тех пор, какя был ребенком. А над бойко скачущими лошадками размещались «Карусельныеапартаменты» — этакие орлиные гнезда для отставных немецких генералов,несостоявшихся актеров и утомленных жизнью романтиков. Я слышал, что тамселились большие, но малоиздающиеся поэты. А также писатели великого ума, нообойденные рецензентами. А также художники, языки у которых были хорошо подвешены,но картины не вывешивались нигде. А также известные кинозвезды, подвизавшиесяраньше на ролях куртизанок, а теперь промышлявшие проституцией среди продавцовспагетти. Старые английские матроны, когда-то обитавшие в Брайтоне и вздыхающиепо Утесам, жили здесь, окруженные салфеточками и раскормленными китайскимимопсами.