Отчего я только быстрее стал намазывать свои гренки.

— Ну ладно! Иди позвони в Мехико-Сити. Я позвонил.

— Ты где? — прозвучал за две тысячи миль от меняголос Пег.

— В Венеции, в телефонной будке, у нас дождь, —сказал я.

— Врешь! — закричала Пег.

И была права.

А потом вдруг все неожиданно кончилось.

Было уже очень поздно, вернее, очень рано. Я чувствовал, чтоопьянен жизнью, оттого что эта женщина, не жалея времени, возилась со мнойстолько часов подряд и разговаривала всю ночь напролет, пока не возниклаугроза, что на востоке за испарениями и туманами вот-вот взойдет солнце.

Я выглянул на берег и посмотрел на прилив. Никакихутопленников и в помине не было, и никого, кто мог бы помнить, видели их здесьили нет. Уходить не хотелось, но я боялся задерживаться: надо было писатьрассказы, чтобы хоть на три шага опередить смерть. «День без работы замашинкой, — любил говорить я и повторял этот девиз так часто, что моидрузья, услышав его, возводили глаза к небу и тяжело вздыхали, — день безработы за машинкой — маленькая смерть». У меня не было охоты оказаться закладбищенской стеной, я собирался бороться до конца вместе со своим«Ундервудом», который, если хорошо прицелиться, стрелял без промаха в отличиеот всевозможного другого оружия.

— Я отвезу тебя домой, — предложила КонстанцияРеттиген.

— Нет, спасибо. Мне же близко. Триста ярдов не больше.Мы соседи.

— Ну уж и соседи! Это место для постройки обошлось мнев двадцатом году в двести тысяч, сейчас оно стоит пять миллионов. А сколькоплатишь за квартиру ты? Тридцать баксов в месяц?

Я кивнул.

— Ладно, сосед! Ступай разомни ноги. Как-нибудь вполночь загляни еще!

— И не раз! — заверил я ее.

— Валяй! — Она взяла мои ладони в свои, то есть вруки шофера, служанки и королевы экрана. Прочла мои мысли и рассмеялась. —Считаешь меня сбрендившей?

— Хотел бы я, чтобы все в мире были такимисбрендившими.

Она сменила тему, чтобы уйти от комплиментов.

— А как насчет Фанни? Удастся ей жить вечно? У меняувлажнились глаза. Я кивнул. Констанция поцеловала меня в обе щеки иоттолкнула.

— Пошел вон!

Я соскочил с ее выложенного плитками крыльца на песок,прошел несколько шагов, обернулся и сказал:

— Счастливо, принцесса!

— Катись, — отозвалась она, явно польщенная. И яумчался.

За день ничего особенного не случилось.

Зато ночью…

Я проснулся и посмотрел на свои микки-маусовы часы[92], недоумевая, что меня разбудило. Крепко зажмурился и сталслушать, до боли напрягая уши.

Стреляли из ружья. Бах-ба-бах! И опять бах-бах, и сновабах-ба-бах — стреляли на берегу, у пирса.

«Господи Боже, — подумал я, — пирс сейчас почтипуст, тир закрыт, кто же там среди ночи жмет на спуск и бьет по мишеням?»

Бах, ба— бах и удары гонга. Бах-ба-бах. И опять, и опять.

Двенадцать выстрелов подряд, затем еще двенадцать, и еще, иеще, будто кто-то разложил ружья — сначала три, рядом шесть, потом девять — иперебегает от одного, отстрелявшего свое, к другому — заряженному, бегает междуними без передышки, целится и знай палит.

Кто-то спятил!

Так, наверно, и есть. Кто бы он там ни был — один на пирсе,в тумане, бегает от ружья к ружью и садит в злую судьбу.

«Может, это сама Энни Оукли — хозяйка тира?» — подумал я.

Бах! Вот тебе, сукин сын! Бах! Получай, мерзавец, получай,беглый любовник! Бах! Вот тебе, недоделанный! Бабник поганый! Бах!

Трах и снова трр…ах! Где-то далеко, но ветер доносит.

«Много же надо пуль, — подумал я, — чтобыуничтожить что-то невозможное».

Так продолжалось минут двадцать. А когда кончилось, заснутья уже не смог.

Три дюжины пуль угодили мне в грудь, я с закрытыми глазамидополз до машинки и отстучал на ней про все эти выстрелы среди ночи.

— Шеф-щен?

— Что, что? Повторите!

— Шеф-щен. Говорит Шалый кот.

— Господи, твоя воля, — ахнул Крамли. — Этовы! С чего вдруг «Шеф-щен» — Ну это же лучше, чем Элмо Крамли?

— Точно! А для вас, писака, «Шалый кот» — прямо вточку! Как двигается Эпохальный Роман об Америке?

— А вы уже утерли нос Конан Дойлу?

— Смешно сказать, сынок, но с тех пор, как мывстретились, я каждый вечер выдаю по четыре страницы. Сражаюсь, как на войне.Поди, к Рождеству закончу. Похоже, с шалыми котами полезно иметь дело. Этопоследний комплимент. Больше не ждите. За разговор заплатили вы. Монета ваша.Говорите.

— Я наметил еще кое-кого для нашего списка возможныхжертв.

— Иисус среди лилий! Христос на кресте! — вздохнулКрамли.

— Забавно, что вы даже не заметили…

— Уж куда забавней, от наших дел прямо живот надорвешь!Продолжайте.

— Ну, возглавляет парад по-прежнему Чужак. Затем ЭнниОукли, или как там ее настоящее имя, — хозяйка тира. Сегодня ночью напирсе была стрельба, наверно, она сама и стреляла. Кто же еще? Я хочу сказать,вряд ли она в два часа ночи открыла свое заведение для кого-то незнакомого.Верно?

— Узнайте ее настоящее имя! — перебил меня Крамли. —Пока не узнаете, ничего делать не буду!

Я почуял, что меня снова хотят поднять на смех, и замолчал.

— Эй, Кот, вы что, язык проглотили? — спросилКрамли. Я молчал.

— Вы еще тут? — осведомился он. Я молчал какмертвый.

— Эй вы, Лазарь[93]! — воскликнулКрамли. — Кончайте, к черту, ваши штучки! Ну-ка вылезайте из своейсмердящей могилы!

Я рассмеялся.

— Значит, можно продолжать список?

— Сейчас, только глотну пивка. Ну вот. Давайте. Яперечислил еще шесть имен, включая Формтеня, хотя сам не очень верил в этуверсию.