— Заблудился, — сказал Мазур. — Пока выбирался содвора, ухнул в какую-то дрянь…

— А сержанта зачем ударили?

— Я же не знал, что это сержант, — сказал Мазур. —Начался вдруг переполох, забегали, черта тут поймешь….

Из прохода вылетела собака, кольцо вокруг Мазура в одномместе разомкнулось — отскочили перед разъяренной овчаркой, а она, друг человекадолбаный, кинулась так, что до Мазура долетела пена.

— Был он там, тарищ капитан! — азартно-обрадованнозаорал проводник, пытаясь оттащить расходившуюся собаку и перекрикивая ее лай.— Рекс по следу, как по ниточке…

— В машину, — распорядился капитан.

Мазура чуть ли не бегом протащили по двору, затолкнули вкрохотный кормовой отсек «уазика», представлявший собой мини-камеру — вокругрешетки, ручки с внутренней стороны нет. Сквозь мутное стекло он видел, чтостоявшая на противоположной стороне улицы машина Кацубы вдруг взревела и нахорошей скорости унеслась.

«Уазик» ехал целеустремленно, нигде не задерживаясь. КМазуру никто из троих не обращался ни разу, меж собой они тоже неразговаривали, оставалось таращиться на полутемные улицы, пользуясь редкойвозможностью обозревать внешний мир из зарешеченных окошек милицейской машины.

Он не испытывал особой тревоги, полагаясь во всем на Кацубу,— профессионалы своих не бросают и в более безнадежной ситуации. Однако вглубине души было чуточку неуютно — можно за здорово живешь угодить вхитросплетение ведомственных интриг, где иногда гораздо хуже оказаться невиноватой ни в чем разменной монеткой, нежели последним душегубом…

Приехали, кажется. Машина остановилась у двери без вывески,дверцу отперли, Мазуру велели выметаться и шагать вперед без лишних фокусов. Онподнялся по трем выщербленным бетонным ступенькам и оказался в небольшойобшарпанной дежурке, где с одной стороны сидел за пультом усталый старшина, а сдругой размещался «телевизор» — клетка из толстых железных прутьев, занимавшаядобрую половину помещения.

Туда Мазура запихнули без всяких церемоний, заперли, двоеконвоиров, сержант и капитан, удалились куда-то в глубины здания. КапитанаМазур успел рассмотреть — в годах, худое апатичное лицо старого служаки,повидавшего все на свете и выслушавшего от клиентов все сказки, какие толькоможет измыслить распаленное воображение.

Обилием постояльцев «телевизор» не мог похвастаться — там,кроме Мазура, куковали только двое. Один, вроде бы абсолютно трезвехонький, одетыйчисто и неброско, зыркнул на Мазура, но общаться не пожелал, сидел, напряженношевеля губами, кося глазом на каждое шевеление вокруг, — напряженный,собранный, лихорадочно думавший свою неизвестную думу. «Пожалуй, есть что-то задушой, — определил Мазур, — вон как ерзает…»

Второй, в отличном, но испачканном и заблеванном костюме исбившемся под мышку галстуке, общаться не мог по причинам чисто техническогохарактера — лежал на грязном полу, вольготно разметавшись навзничь, похрапывал,выдыхая лютый перегар. Время от времени он начинал беспокойно ворочаться —видимо, вот-вот должен был очухаться. Судя по плачевному состоянию физиономии,он основательно проехался левой стороной фейса по асфальту, но все уже успелоподсохнуть.

Мазур опустился на узенькую скамеечку, стараясь обрестиполное хладнокровие. Лежащий что-то громко, внятно забормотал. Прислушавшись,Мазур поднял брови.

Старшина, не обремененный срочными делами, вылез из-застойки, подошел, заинтересованно склонился:

— Что он там?

— Просит Эвелину подоткнуть одеяло, а то очень ужжестко, — сказал Мазур. — По-английски просит, что характерно.

— Ну?

Пьяный забормотал громче.

— Точно тебе говорю, — сказал Мазур. — А сейчас требуету бармена еще порцию виски. Опять-таки на чистейшем английском. Звякните вгостиницу, может, ищут давно…

— Хрен моржовый, — с чувством сказал старшина. — Ниединого документика не было, подобрали ребята, когда мордой улицу натирал… Ушиему потри, а? Вдруг и в самом деле с ног где-то сбились…

Добросовестно выполнив просьбу, Мазур по собственнойинициативе рявкнул пьяному в ухо на его родном языке:

— Бар закрывается, старина! Выметаться пора!

Заграничный алкаш, не открывая глаз, послал его подальше,повернулся на бок и подсунул ладони под щеку.

— А, ну его, — философски махнул рукой старшина. —Проспится, в постельку захочет — как-нибудь договоримся. Он у нас и не десятыйтакой… А ты, выходит, по-ихнему волокешь?

— Есть немного.

— За что взяли?

— По недоразумению, — сказал Мазур.

Старшина умудренно оглядел его, покачал головой:

— По-иностранному знаешь, трезвый, но пачканный ицарапанный — чего-то я в такие недоразумения плохо верю…

— Угадал, — сказал Мазур. — Шпион я, тебе первому, какродному…

— Ври, — лениво сказал старшина. — Тоже мне… Сиди уж,думай. Один уже думает, все извилины заплел…

И вернулся на свое место, перестав обращать внимания наклетку. Мазуру хотелось курить, но сигареты выгребли вместе с прочим содержимымкарманов, а просить у старшины гордость не позволяла.

Минут через двадцать вернулся сержант, извлек Мазура изклетки и повел в глубь здания. Смотрел он без особой враждебности — значит, нетот, которого Мазур легонько приложил в проходе. Это хорошо, меньше сложностей…

В крохотном кабинете сидел апатичный капитан, уже снявшийбушлат — а в сторонке, у стены, скромно примостилась на шатком стулеочаровательная женщина Даша Шевчук, глядя на Мазура сквозь сигаретный дымиспытующе, не без насмешки.

— Этот и есть? — спросила она почти равнодушно.

— Он, орелик, — кивнул капитан. — Прятался там где-то,потом удирать пустился, оказал сопротивление сотруднику…

— Если бы я видел, что это сотрудник, — сказал Мазурпокаянно. — Темнота, переполох, все бегут куда-то, ничего не поймешь…

— А вы-то что там делали? — напористо спросил капитан,перебирая машинально документы и скудные пожитки Мазура. — В таком виде?

Мазур оглядел себя — при ярком свете лампочки вид у курткибыл вовсе уж печальный, пропала куртка, придется опять Кацубу в расходывводить…

Он более подробно изложил свою легенду — пошел вечерком вгости к знакомой, но заблудился по незнанию города, бродил по непонятнымзакоулкам, споткнулся, влез в мусорную кучу, измазался, услышал суетумилицейских машин, решил обойти стороной, тут на него кинулся неизвестный сфонарем, принял его за хулигана, побежал…

Капитан мог бы и не ухмыляться с неприкрытымпрофессиональным цинизмом — Мазур сам чувствовал, что сметанная на живую ниткубаечка выглядит тут жалко и беспомощно…