«Нет, это уж слишком, – подумала она. – Вот если бы онизнасиловал меня, все было бы иначе. А так.., это было просто происшествие,конечно, неприятное, но если ты хочешь узнать, что такое настоящая беда, топосмотри на себя и вокруг сейчас. Точно так же я могла бы винить миссис Жилеттза то, что она ударила меня по руке, когда мне было четыре года. Или прочиегрехи, которые я не отмолила. К тому же то, что он сделал со мной на веранде,имело продолжение в спальне».

И не нужно сна, чтобы этот эпизод явился перед ее глазами:он всегда был тут, только руку протяни.

Когда она увидела отца, стоявшего в дверях спальни, первыминстинктивным движением было скрестить руки и закрыть груди. Потом онавстретила печальный, виноватый взгляд его глаз и опять опустила руки, хотя ичувствовала, как краска выступает на щеках, делая ее лицо, она знала это,неживым, кукольным. Ей пока нечего (ну почти нечего) было скрывать, однако оначувствовала себя совершенно незащищенной и настолько смущенной, что ощутила, какс головы до ног покрылась гусиной кожей. Она вдруг подумала:

«А что если они вернутся раньше? А что если она войдетсейчас и застанет меня вот так, без майки?».

Смущение обратилось в стыд, стыд – в страх, и все же, когдаДжесси натянула майку и начала ее поправлять, она ощущала, что ее переполняетдругое, более сильное чувство: это был гнев, почти такая же ярость, как ивчера, как в тот момент, когда поняла – Джералд знает, что она имеет в виду, ноделает вид, будто не понял этого.

Она рассердилась, потому что не хотела испытывать смущение истрах. Все же это был взрослый человек, ее отец, и это он испачкал ее трусики,он должен был испытывать смущение и стыд, но все происходило как-то не так.Совсем не так!

Когда она привела в порядок майку и заправила ее в шорты,гнев уполз в свою нору. Но ей продолжало мерещиться, что мать неожиданновернулась. И ее не может обмануть то, что Джесси одета: на их лицах простонаписано, что случилось нечто дурное, важное, как жизнь, и столь же гнусное.Она это чувствовала.

– Что с тобой, Джесси? Голова не кружится?

– Нет.

Она попыталась улыбнуться, но ей это не удалось. Онаощутила, как слеза покатилась по щеке, и попыталась незаметно смахнуть еетыльной стороной ладони.

– Прости меня! – Голос отца дрожал, и она с ужасом увиделаслезы в его глазах; Господи, все хуже и хуже… – Мне очень жаль…

Он резко повернулся, заглянул в ванную, схватил полотенце ивытер лицо. Джесси с усилием улыбнулась.

– Папочка?

Он посмотрел на нее через полотенце. Слез больше не было.Если бы Джесси их не видела, она могла бы поклясться, что их и не было никогда.

Вопрос застрял у нее в горле, но она вынуждена, вынужденаего задать!

– А мы должны.., должны сказать об этом маме?

Отец судорожно вздохнул. Джесси ждала, и ей казалось, что унее сердце бьется в горле. После паузы он ответил:

– Я думаю, да, а как ты полагаешь?

Ее сердце упало.

Она пересекла комнату, подошла к нему, слегка пошатываясь,словно ее ноги стали ватными, и положила ему руки на шею.

– Пожалуйста, папочка, не надо! Пожалуйста, не говори ей!Прошу тебя. Пожалуйста… – всхлипывая, она прижалась к его груди.

Он обнял ее, как обнимал всегда.

– Мне тоже не хотелось бы, – сказал он, успокаиваясь, –потому что мы и так не очень-то хорошо ладим в последнее время, лапа. И меняудивило бы, если бы ты этого не знала. А это могло бы и вовсе испортить нашиотношения. Она в последнее время.., была не очень-то.., внимательна ко мне, вотпочему это и случилось сегодня… У мужчины есть.., какие-то потребности. Тыкогда-нибудь это поймешь…

– Но если она узнает, она скажет, что это я виновата!

– О нет, я не думаю, – сказал Том, и в голосе его слышныбыли удивление и нерешительность. Джесси слушала его слова, как смертныйприговор. – Не-ет, я уверен, что она…

Джесси посмотрела на него широко раскрытыми покрасневшимиглазами.

– Пожалуйста, папочка, не говори ей! Прошу тебя! Пожалуйста,не надо! Он поцеловал ее в лоб.

– Но.., я должен. Джесси. Мы должны сказать.

– Почему? Почему, папочка?

– Потому что…

Джесси передернулась от страха и холода. Цепочки звякнули:кольца ударились о стойки. Тусклый свет осеннего утра сочился сквозь восточноеокно. Она снова закрыла глаза.

* * *

– Потому что ты не удержишь это в секрете, – проговорил Томмедленно, – и если уж это выяснится, то лучше для нас обоих, чтобы это сталоизвестно сейчас, чем через месяц или через год. Или далее через десять лет.

Как умело он манипулировал ею: сначала извинение, потомслезы, а потом, как у фокусника с платком, – гоп! – и его проблема стала еепроблемой. Води-води-води – да только не гляди. В конце концов она покляласьему, что не выдаст этот секрет никогда, и даже под пыткой, даже раскаленнымищипцами из нее не вытащат этой тайны.

Да, она обещала ему сквозь слезы, сама не своя от страха.Наконец он перестал качать головой и просто стоял и смотрел в окно суженнымизрачками, сжав губы.

– Ты никогда никому не скажешь… – произнес он черезнесколько минут, и Джесси почувствовала облегчение, когда прозвучали эти слова.Не сами слова были важны, а тон, которым они были сказаны. Джесси слышала этоттон не раз и знала, что мать не выносит его. Джесси никогда бы не подумала, чтоона окажется на месте своей матери. «Я меняю свою точку зрения, – говорил этоттон, – и хотя это против моих принципов, я уступаю тебе, потому что я умнее».

– Да, – кивнула Джесси. Ее голос дрожал, и она все времявытирала слезы. – Пап, я никому не скажу, никогда.

– Не только твоей матери, но никому. Никогда, – сказал он. –Это большая ответственность для маленькой девчонки, Чудо-Юдо. У тебя будутискушения. Например, ты делаешь уроки после школы с Кэролайн Клайн или ТэммиХью, и одна из них рассказывает тебе свой секрет, и ты тоже должна будешь…

– Им?! Никогда-никогда-никогда!

Он, вероятно, увидел правду в ее глазах. Мысль о том, чтоКэролайн или Тэмми узнают, что отец трогал ее, привела Джесси в ужас.Успокоившись на этот счет, отец приступил к тому, что следовало сделать дальше.