Елена Михайловна безостановочно плакала, а мужчина с нажимомв голосе говорил:

– Хирурги в Америке согласны принять его послезавтра,значит, деньги нужны сегодня. Промедление смерти подобно, каждый день – этоподарок судьбы. Оставьте эмоции, подумайте, где взять такую сумму!

– У меня есть деньги… – пролепетала ЕленаМихайловна.

Щелкнула дверца сейфа, послышался шелест купюр.

– Всё точно, тридцать шесть тысяч, – сказалмужчина. – Вы хотите увидеть Максима?

– Не знаю… – прошептала Елена Михайловна, – яне готова…

– Хорошо, вернемся к этому вопросу, когда мальчиквернется из Америки. Всего доброго. Будем молить Бога о благополучном исходеоперации.

Дверь кабинета распахнулась так резко, что Августа едвауспела отскочить в сторону. Мужчина покинул дом так стремительно, словно за нимгналась стая волков.

Августа знала, что у нее был младший брат Максимка. Онродился, когда она еще ходила в детский сад. Но домой из роддома малыша так ине привезли, как ей сказали, он умер от какой-то инфекции, когда ему было тридня от роду. Теперь выясняется, что мать солгала: она от него отказалась.

– Мама, это правда? Максим жив?

– Не знаю, – твердила заплаканная ЕленаМихайловна, – я ничего не знаю…

Она надолго заперлась в кабинете, выходила оттуда только втуалет. Домработница приносила ей поесть, но Елена Михайловна отказывалась отеды. Августа всерьез опасалась, что мать сойдет с ума. Тогда девушка поехала клучшей подруге матери, тете Регине.

– Как же так? – размазывала Августа слезы пощекам. – Получается, все это время мать меня обманывала! Где-то живет мойбрат, а я о нем ничего не знаю. Почему она так поступила?!

– Не смей осуждать мать! – прикрикнула на нее тетяРегина. – Одному Богу известно, чего ей стоило принять такое решение.Максим родился с прогрессирующей гидроцефалией мозга. Врачи сказали Лене, чтоон никогда не сможет ни говорить, ни ходить, ни соображать нормально –ни-ког-да! Он овощ, и никто в этом не виноват, была внутриутробная инфекция.Такие дети живут недолго, но требуют постоянного, ежеминутного ухода. Раньше,лет сто назад, его бы просто тихонечко удушили подушкой сразу после рождения ипохоронили бы как мертворожденного. Сейчас таким существам зачем-то сохраняютжизнь…

Тетя Регина помолчала, потом продолжила:

– У твоей мамы просто не было другого выхода, тыпонимаешь? На руках маленькая дочь, с мужем развелась, родители умерли, так чтопомощи ждать ей было неоткуда. Издательство тогда практически не приносилоникакого дохода, едва покрывало издержки. На одной чаще весов – Максим, а надругой – ты. Если бы она оставила ребенка-инвалида, и твоя, и ее жизньпревратилась бы в ад. Врагу не пожелаешь оказаться в такой ситуации!

– Максима можно было вылечить! – горячилась Августа. –Тот мужик сказал, что у него наступило улучшение!

– Может, и наступило, а, может, и нет… – туманноотозвалась тетя Регина.

– На что вы намекаете?

– Не нравится мне эта история, – ушла от прямогоответа тетя Регина. – Посмотрим, что дальше будет…

А дальше была тишина. Мужчина, назвавшийся приемным отцомМаксима, больше не появился. Августе не терпелось узнать хоть что-нибудь пробрата, но Елена Михайловна наотрез отказывалась разговаривать с дочерью на этутему. Стоило той произнести имя Максим, как на глазах матери появлялись слезы.

Обсуждать животрепещущую тему девушка могла только с тетейРегиной.

– Почему мама ничего не предпринимает? –недоумевала она. – Обычно она действует весьма решительно, а теперьпочему-то впала в прострацию. Во-первых, надо пойти в интернат или куда тамопределили Максима, узнать, жив ли он. Во-вторых, если выяснится, что мужиксоврал, следует заявить в милицию. Между прочим, он нас нагрел на кругленькуюсумму! Не понимаю, почему мама сидит сложа руки…

Тетя Регина вздохнула:

– Если бы всё было так просто! Есть вещи, к которымслишком больно прикасаться даже сейчас, по прошествии пятнадцати лет. Очевидно,твоя мама предпочла откупиться от страшных воспоминаний.

– Но мы должны узнать правду!

– Не всякую правду человек в состоянии вынести, –назидательно произнесла подруга матери. – Допустим, ты выяснишь, чтоМаксим еще жив. Это невероятно, но предположим. Что ты будешь делать? Оставишьего гнить на казенных простынях? Или ты готова принять в семью олигофрена?Возить его на прогулку во двор в инвалидной коляске? Менять ему памперсы?Подтирать вытекающую изо рта слюну?.. Загляни поглубже в свою душу и ответь: тыточно готова узнать правду?

Августина подавленно молчала.

– Так что не приставай к матери, – посоветовалатетя Регина, закрывая тему. – Все образуется, но должно пройти время.Много времени…

Пока Августа рассказывала мне эту историю, она искурилапочти всю пачку. Столовая наполнилась терпким запахом сигарилл.

– Вот правильно говорят, что отмечать сорокалетие –плохая примета. Мама в тот год зачем-то справила день рождения, и буквальночерез неделю и пришел тот самый мужик.

– Значит, вы предполагаете, что Елену Михайловну убилМаксим? – уточнила я.

– Скорее, мужик, который его усыновил.

– Но если Максима усыновили, то он теряет право нанаследство родной матери, разве не так? Какой тогда смысл убивать?

Августа досадливо поморщилась:

– Я в законах не разбираюсь, но уверена – он что-нибудьпридумает. Когда речь заходит о миллионах долларов, люди становятся наудивление сообразительными и изобретательными.

– В принципе, – рассуждала я, – если он неусыновил мальчика, а только взял его под опеку, тогда Максим имеет право нанаследство… Если он, конечно, жив…

– Срок вступления в наследство – шесть месяцев. За этовремя может случиться что угодно, я лично готова к любым неожиданностям.

Хм, а издательство-то Августина планирует продавать в самоеближайшее время. И плевать ей, что потом у Николая Свиягина возникнут проблемыс другими наследниками. Я вдруг вспомнила про Надежду Полосухину, по чьеймилости оказалась бездомной, и ощутила к Августе глухую неприязнь. Та словнопочувствовала это.

– Что-то у меня голова разболелась, – пробормоталаона с беззащитной улыбкой, – я пойду прилягу…

– Последний вопрос. Этот мужчина, ну, который к вамприходил, он как выглядел? Были у него какие-нибудь особые приметы? Ну, тамлысина или шрам на лице?

– Обыкновенно выглядел, никаких шрамов я не заметила.

– Может, домработница сможет его описать?

– Вряд ли, столько лет прошло. И потом, ту домработницумы уволили, она стала просто несносной.