— Туда, — сказал Томас с облегчением.

— Туда так туда, — равнодушно согласился Олег. Он очем-то напряженно думал, за Томасом шел как во сне. — Так они и примут...Будто своих голодных ртов не хватает.

Томас чувствовал правоту отшельника, но лишь стиснул зубы ишел дальше. Тряпки намокли и потеплели, даже стали горячими, а запах усилился.Калика издевательски хмыкал, приотставал, отодвигался, наконец брякнул:

— Как воняет, а?..

По тропке из деревушки брела, загребая стоптанными башмакамипыль, закутанная в тряпье нищенка. За плечами виднелась старая котомка, голыеноги в ссадинах, расчесанные до крови. Когда сблизились, Томас сперварассмотрел над ее головой колышущееся облачко, а еще чуть погодя понял, что этостая кровожадных комаров. От усталости она даже не отбивалась, сморщенное лицобыло обращено к земле.

Калика скользнул по ней равнодушным взглядом, а Томас,повинуясь порыву, спросил:

— Скажи, женщина, ты из этой деревни?

Нищенка подняла на него усталые глаза, лицо былоизможденным, беззубый рот собрался в жемок.

— Нет, благородный рыцарь... Как я могу жить в такойдеревне?

— Но ты шла через нее, — спросил Томаснастойчиво, — ты могла знать, кто там добрее, кто богаче, кто мог бы...

Ребенок завозился, заревел тоненьким противным голосом.Калика поморщился, отступил на шаг. Нищенка впервые обратила внимание насверток в руках Томаса:

— Ребенок?.. Он голоден, благородный рыцарь.

— Сам знаю, — огрызнулся Томас.

Он сделал движение идти, но нищенка протянула обе руки:

— Дай его на минутку мне... У меня еще осталосьмолоко... может быть.

Олег видел, как поморщился Томас, но ребенок возился, орал идрыгал всеми четырьмя. Сквозь тряпки проступило желтое, закапало через пальцырыцаря на ноги. Томас с неохотой сунул ей вопящее существо:

— Ну-ну, попробуй.

Нищенка ловко приняла ребенка одной рукой, другой раздвинулатряпье на груди. На миг Томас увидел дряблую сморщенную кожу, и тут же ребенокжадно задвигал такой же сморщенной мордочкой, послышалось торопливое чавканье,будто маленький поросенок хлебал из корытца. Томас с облегчением перевел дух,калика кивнул с ленивым одобрением: мол, замолк гадкий свиненок, не будетверещать всю дорогу.

Когда ребенок наконец отвалился, опузыревший, толстый исразу же заснул, нищенка с видимой неохотой протянула его в железные руки:

— Он сыт, благородный Томас. Зайдите в третий дом отначала. Там бездетная пара, будут счастливы...

Она отвернулась и быстро пошла, сгорбившись и прихрамывая,укутанная в тряпки так, что не видно было ни волос, ни плеч. Калика присвистнулозадаченно, нищенка назвала рыцаря по имени, а Томас остолбенело смотрел наребенка. Тот мирно спал, толстый и мордастый, но теперь от него гадостно непахло, тряпки были совершенно сухие, и... пальцы Томаса перебирали нежнейшуюткань, чистую и благоухающую, словно ребенка только что выкрали из королевскогодворца. Кончики пальцев нащупали твердые кругляши, будто среди дорогих пеленоккто-то засунул золотые монеты.

— Это она, — прошептал Томас.

Он влюблено смотрел вслед нищенке. В глаза бил яркий свет,силуэт нищенки расплывался, двоился, и когда Томас мигнул, смахивая слезу, надороге, где только что прошли, было уже пусто.

— Не похожа, — сказал Олег снеуверенностью. — Как за неделю постарела... Что дороги с человекомделают! Вот так и состарюсь с тобой...

— Олег, — сказал Томас восторженно. — Ты непонимаешь, нам снова выпало счастье лицезреть Пречистую Деву!

— Больно часто, — усомнился Олег. — Куда непойдем, всюду на нее натыкаемся. То ли нарочно попадается, то ли мы такиехилые, что без женской помощи шагу не ступим...

Томас всхрапнул оскорблено, он все еще оглядывался черезплечо, но впереди вырастали дома, и он, вздохнув, направился к третьему дому.Руки заняты, ногой распахивать дверь не стал, хоть и простолюдины, но все-такисама Пречистая указала на их дом, и пока стоял в затруднении, Олег удивился:

— У тебя что, языка нет, постучать?

Он взбежал на крыльцо, бухнул в дверь кулаком и, дождавшисьотклика, распахнул для Томаса с его ношей. Женщина в глубине комнаты горбиласьза прялкой, та мерно жужжала, а мужчина у подслеповатого окошка стругал ножкудля табуретки. Мужчина и женщины, оба уже немолодые, битые жизнью, были похожикак брат и сестра, так годы притирают к себе разных людей, в глазах былорадостное удивление. Мужчина сказал торопливо:

— Давно у нас гостей не было...

— Мир дому сему, — сказал Томас звучным рыцарскимголосом. Он огляделся, куда положить ребенка, не отыскал, все для жилья двухбездетных, видно, решил не затягивать и решительно сунул свертокженщине. — Вот! Это ваш ребенок.

Женщина держала ребенка дрожащими руками. В глазах сразузаблестело, а рот начал кривиться:

— Грешно такому рыцарю так говорить...

Томас широко развел освобожденными руками:

— Ваш! В мире чудес мало, потому что они все сыплютсяна нас с сэром каликой. Мы по чудесам ходим, чудесами утираемся. Вы посмотритев его рыльце! Вылитый, поросенок, в вас обоих... Небеса знают, что делают. Анам надо идти.

Мужчина вскочил, табуретка с грохотом полетела на пол.Расширенными глазами заглядывал то в безмятежное личико ребенка, то с такимнедоверием смотрел на Томаса, что у того засвербило в носу, а в глазахзащипало. В глазах и лицах бездетных супругов было отчаяние и страстнаянадежда, что вдруг да это не окажется бессердечной шуткой со стороны богатогорыцаря.

Томас попятился, мужчина опомнился:

— Хоть перекусите чуть! Мы только что обедприготовили...

Томас поколебался:

— Мы в самом деле проголодались, но сожрем все, вплотьдо скатерти. Вам придется после нас либо голодать, либо просить у соседей.

Мужчина сказал умоляюще:

— Мы сготовим себе еще! А ребенку... сейчас женасбегает к соседям за молоком, а я...

— Не стоит, — бросил Томас небрежно. Заметилмелькнувший страх в глазах мужчины, добавил торопливо, — он жратанькизахочет не скоро. Сама Пресвятая Дева только что покормила, а ее молоко должнобыть сытное. А вот мы, в самом деле, ели еще вчера...

Женщина стояла у окна, ребенка не выпускала из рук, лицобыло безумно счастливое, слезы безостановочно катились по исхудавшему лицу, ногубы кривились в улыбке. Прозрачные капли падали на белоснежные пеленки,оставляя мокрые следы. Мужчина метнулся к печи, вытащил горшок с парующейкашей, а Томас с облегчением снял шлем, волосы прилипли ко лбу, он чувствовалсвежий воздух, в груди стало легче.