больше для того, чтобы их не восприняли после возвращения в основную армию за беглецов, которые отсиживались в безопасности.

Так как пришлось остаться в горах, то более внимательно стали относиться к просьбам местных жителей. Ведь благополучие отряда ромеев во многом зависело от поддержки простых людей, предупреждающих их об отрядах сарацинах, и поставляющих провизию.

Выполняли просьбы, когда, к примеру, население жаловалось на издевательства старосты из помаков. Отряд Теодора вешал некоторых чорбоджи, или брал с них большой выкуп. Иногда их изгоняли, запугав страхом смерти и велев более никогда не появляться в здешних краях.

Нередко выступал и в качестве третейского судьи.

В таких случаях вокруг него собирались жители деревень — крепкие, загорелые люди с грубыми руками. Они приходили к нему, как к последней инстанции, чтобы разрешить свои споры.

Теодор был для них не просто воином, он был носителем ромейского права. В этих диких краях, его слово имело вес золота. Лемк выслушивал каждую сторону с терпением, стараясь понять суть конфликта. Он задавал вопросы, уточнял детали, и каждый раз, когда он открывал рот, чтобы вынести свой вердикт, все замирали, затаив дыхание.

Так как он не боялся обидеть ни одну из сторон, если считал это нужным, то его решения были просты и справедливы. Иногда он использовал свою силу, чтобы навести порядок, но чаще всего он полагался на силу слова и авторитета. Местные жители уважали его не только за его то, что он был главой многих вооруженных людей, и воевал с угнетателями, но и за его мудрость — прочитанные книги позволяли, по крайней мере, выглядеть умным.

Особенно холодные месяцы ромеи провели также на постое в деревнях.

Там, когда холода сковали землю, и ветер выл в печных трубах, Теодора внезапно утешали мелодичные голоса девушек. Там, в тепле сельских домов, собирались они — девицы на выданье. С прялками и пяльцами, под светом тусклых лампад, они ткали не только полотна, но и свои судьбы. Песни, смех, шепот — всё сливалось в единый, завораживающий напев. Многие парни пытались попасть внутрь, надеясь поймать случайный взгляд, робкое прикосновение. Седянка — так звали эти зимние вечера, где труд и мечта сплетались в единый узор, а сердца юных болгар трепетали под старинные напевы.

Но пускали не всех, а Теодора — всегда. В такие моменты забывались все тяжелые мысли, связанные с будущим и насущными вопросами.

В эту зиму запомнились и вечерние посиделки в крепости (когда мороз не вынуждал уходить в деревни). Особенно когда только что поужинав кашей с мясом и пресными жареными на свином жиру лепешками, все сидели у костра. Вечер — лучшее время суток! Нападения на лагерь не предвидится: сарацины, бандиты и их соглядатаи избегают ходить в наши места ночью. А если и придут — наверняка удастся заметить их и вовремя поднять тревогу, потрепать врага или уйти подобру–поздорову. Поэтому вечер — тот срок относительной безопасности, в течение которого можно душевно отдохнуть, поговорить о вещах, имеющих отношение как к войне, так и вполне мирных, к войне отношения не имеющих. Помечтать и даже, если позволит обстановка, попеть.

Одни скрупулезно чистили оружие, другие тщательно ладили упряжь, третьи сноровисто подшивали сапоги. А те, кто уже выполнил свои задачи, занялись готовкой: пекли душистые лепешки и грели воду в потрескивающем костре.

Войнуки напевали песни. Например, одну из своих любимых тягучих славянских песен:

Гнал-подогнал Тодор

Буйволов четыре пары,

Хотел он загнать их в воду

У брода на водопое.

Средь брода сидит бродница,

Собой запрудила воду,

Ее решетом сеет,

У ней на коленях месяц,

Звезды у ней в подоле.

Кричит она Тодору с броду:

'Тодор, птенец ты теткин,

Теткин птенец ты, сестрин,

Назад поверни упряжки,

Тетка тебя не узнала,

Тетка околдовала!

Издалека матушке крикни,

Пусть она собирает,

Собирает всякую траву,

Собирает пижму, и донник,

И тонкую горечавку,

Пускай их сварит, Тодор,

На нежилом огнище,

Пускай отвар отцедит

Сквозь брошеные колеса

И тебя искупает, Тодор'.

Тодор к дому вернулся,

Звал он мать, не дозвался,

Покуда с душой не расстался.

Странная песня, на взгляд Лемка. Но Теодор в душе переживал — не о том ли поют, что это именно он, их лагатор, бездушный и жестокий?

Сам Теодор пересказывал у своего костра собравшимся старые истории из «Алексиады»:

— Самодержец, узнав, что Лаодикия взята Танкредом, отправил Боэмунду письмо следующего содержания: «Тебе известны клятвы и обещания, которые давал Ромейской империи не ты один, но все вы. Теперь же ты, первый нарушив клятву, завладел Антиохией и наряду с другими крепостями подчинил себе даже Лаодикию. Итак, уйди из Антиохии и изо всех других городов, как требует справедливость, и не навлекай на себя новую войну»…

Молодые воины, затаив дыхание, внимательно слушали.

Болгары и несколько сербов привнесли такое занятие: изготовление гайтана — плетеного шнура, который широко использовался для украшения носимого костюма у местных.

Сперва гайтаном называли шнурок, на котором носили нательный крест, причем как мужчины, так и женщины. На гайтане-шнурке носили крест, гайтан-плетешок украшали монетами, ракушками, большими бусинами.

Вот они, сидя у разных костров, дружно их плели. А потом всем раздаривали.

Монахи тянули кирие элейсон. Евхит рассказывал молодым монахам-воинам о том, что церковь это отражение божественных таинств.

— Параллелепипед с куполом на вершине — это Космос, три одинаковых фасада символизируют Троицу, как и свет трех окон, а многочисленные проемы, пронизывающие три стены — это апостолы, пророки и мученики. «Крыша — это небеса, а золотые мозаики символизируют небесный свод, усыпанный звездами… Купол сравним с небом, арки, поддерживающие его, это четыре стороны света»

В другом углу болтали о войне.

— И все же, странная штука эта война. Вот скажи, зачем мы здесь, в этих горах, мерзнем и голодаем?

— За императора!

— За такие красивые слова платят слишком мало. Хотя, я вот думаю, зачем мне возвращаться домой? Я солдат, живу на жалованье и добычу. А там, в мирной жизни, я кто? И после того, как с маркизом, нобилями в одном строю сражался против сарацин, то идти грузчиком работать? Как-то не хочется…

— Доживи сперва.

— И то верно.

— Когда, думаете, это всё закончится?

— Когда закончится война? Хм… Те, кто властен закончить войну, не сделают этого, поскольку она приносит или еще принесет им барыши. Мы же, сытые войной по горло и удобряющие ее поля своими телами, наоборот, совершенно безвластны покончить с ней.

— Вену эти сволочи так и не взяли.

— Зато собираются взять