Он потянулся и осторожно поцеловал живот своей жены, в котором вот уже восемь месяцев ожидал своего появления на свет их сын.

В этот момент в комнату зашел Энцо. Ева подняла на него глаза и улыбнулась: чем взрослее он становился, тем больше напоминал Фабио. Энцо улыбнулся в ответ, и сходство стало абсолютным. Мальчик уселся на ближайший стул, с интересом поглядывая на живот Евы.

– Любимая, мы уже давно знаем, что будет сын, – сказал Фабио, – и до сих пор не придумали ему имя. То, что я предлагаю, тебе не нравится. Выбери что-нибудь сама, в конце концов.

– Можно назвать его Паоло, – предложил Энцо. – Тогда у нас будет два Паоло.

Он весело хмыкнул. Два Паоло – это казалось ему забавным.

– Зачем нам второй Паоло, когда у нас уже есть один? – отозвалась Ева. – Кстати, где он?

– Сегодня играет юношеская команда его любимого клуба. Ему разрешили мячики подавать, – отозвался Энцо, и с пренебрежительной усмешкой пожал плечами. – Вот глупое занятие – мячики подавать.

– Почему «глупое»? – бросилась на защиту Павлика Ева. – Он не просто мячики подает, а наблюдает, как играют взрослые ребята. Он учится. Через пару лет сам будет среди них. И будет лучшим. А мячики будут подавать уже ему. Все меняется.

Энцо снова пожал плечами. Футбол был ему не очень интересен, хотя иногда он играл с Павликом и другими ребятами на спортивной площадке недалеко от дома. Но по-настоящему его интересовали только гонки. Фабио говорил, что на карте Энцо делает успехи, если так пойдет дальше – он станет отличным гонщиком. К тому же – у него были неплохие способности к механике. Да и сам Энцо днями напролет говорил только о картинге и гонках – ничто другое его не интересовало.

– Бабушка предложила, чтобы ребенка назвали Франческо, – вдруг сказал Энцо.

Ева спокойно улыбнулась.

– Мы над этим подумаем, – сказала она.

На секунду показалось, что в комнате стало прохладно, как будто откуда-то прокрался сквозняк. В этот момент Энцо подпрыгнул на стуле.

– А давайте назовем его Дэвидом! – с энтузиазмом воскликнул он.

– С какой стати мы его будем называть Дэвидом? – нахмурился Фабио, поглаживая живот Евы.

– Как Дэвида Оуэна, – пояснил Энцо как ни в чем не бывало. – Он классный гонщик!

Фабио повернул лицо к Еве.

– Нет, ты слыхала? И это в моем собственном доме.

– Но ты сам говорил! – с детской непосредственностью упрекнул отца Энцо.

– Я? – воскликнул возмущенно Фабио. – Когда это я такое… – Он запнулся. – Ну, может, и говорил. Согласен, он хорош. Но кто здесь, в конце концов, чемпион?!

Энцо заулыбался, а Ева мягко сжала плечо Фабио.

– Ты чемпион, ты, – сказала она и, обняв его лицо ладонями, повернула к себе. – Вот поэтому я и думаю: а не назвать ли сына в честь чемпиона? Будет как отец – Фабио.

Фабио повернул голову и поцеловал ее ладонь.

– Если нам не нужно два Паоло, то зачем нам два Фабио? – живо отозвался Энцо.

– Действительно, – поддержал сына Фабио. – Ты первая запутаешься. К тому же один Фабио Росси уже есть. У нашего сына должно быть свое собственное имя.

Ева подняла руки, словно сдаваясь.

– Хорошо, хорошо. Раз вы оба против, значит, придется с именем еще немного подождать. Пока оно само не найдется.

– Ну вот, – разочарованно протянул Фабио.

– Тем более что мы еще у Паоло не спрашивали.

Энцо скривился.

– О-о-о, это скучно! Он футболистов начнет предлагать.

Ева опустила глаза на свой живот. Она уже привыкла к тому, что он растет. Привыкла к мысли, что внутри нее живет крошечное существо. Ребенок. Сын. Ее сын. Сын Фабио. Она хотела этого ребенка. Она ждала его. Он был последней, недостающей частичкой того счастья, которое она сплетала вокруг себя, как кружева. Ева нежно погладила свой живот руками, зная, что родное существо внутри нее обязательно почувствует эту ласку.

«Осталось ждать совсем недолго. И тогда мы с тобой встретимся», – мысленно сказала она сыну и почувствовала внутри, как он нетерпеливо шевельнулся. А вслух сказала:

– У него будет имя. Нужно только подождать. Всему свое время.

***

«Похороны Франчески… Я была на тех похоронах. Вместе с Павликом. Я пришла туда не потому, что захотела, – меня позвала синьора Мария. Конечно же, там был и Фабио.

Это были странные похороны. Никогда не видела ничего подобного. Человека опускают в землю, и никто не плачет. Даже мать. Впрочем, глаза у синьоры Марии были как у раненой собаки. Родители не должны хоронить своих детей. Это неправильно. Но что поделаешь?

Было ли мне ее жаль? Нет, не думаю. Жалость вряд ли в тот момент была мне доступна. Я думала о другом. Я думала о Фабио. Я знала, что теперь он в любом случае мой. Ни у него, ни у меня уже не было выбора. Ведьма всегда берет то, что хочет. Поэтому выбора не было у него. А я слишком далеко зашла, чтобы отступать. На самом деле – мне некуда было отступать. Поэтому выбора не было у меня. Но этот момент… Этот момент был важен. Он слишком был важен.

Когда Фабио заметил меня, каждая клеточка моего существа застыла. Я ждала. Я помнила те слова, которые он говорил Франческе в день ее смерти. Я слишком хорошо их помнила. Эти слова вернули мне боль и страдания. Передать это никак невозможно. Когда ты страдаешь изо дня в день, ты привыкаешь, ты уже давно готов к тому, что следующий день несет новые страдания и новую боль. Но когда из тебя вырывают половину сердца, и ты вдруг забываешь что это такое – боль, ты отвыкаешь, теряешь ее в прошлом… и вдруг боль и страдания возвращаются. Возвращаются не постепенно, не по крупице, сначала чуть-чуть, потом еще чуть-чуть… Нет. Они приходят иначе, словно тебя живого, в полном сознании бросают в костер.

Боль вернулась неожиданно, когда я совсем от нее отвыкла, когда совсем не была готова. Человека это способно убить. Но я уже давно не была человеком. Его слова причинили мне такую боль, что от этой боли ярость ведьмы обернулась стихией: бурей, лавиной, цунами.

Я их помнила. Поэтому ждала. Внутри меня был лед, и я точно знала: если он, Фабио, отвернется, если глянет с безразличием – он будет мучиться, страшно мучиться. Пока я не верну ему всю ту боль, которую он заставил меня испытать.

Но он не отвернулся. Он заметил меня и надолго остановил свой взгляд на моем лице. Нас разделяло много метров, какие-то люди, но его глаза… Его глаза – синие, как Тирренское море, они были совсем рядом. И, минуя то расстояние, что разделяло нас, минуя людей, которые пришли проводить Франческу в мир иной, эти глаза смотрели на меня. Только на меня.

Никакого особенного выражения в его взгляде не было. Он просто смотрел. Долго. Пристально. Почти не мигая. Пока я не поняла, что сама не могу оторваться от его лица. Словно какая-то нить в тот момент соединила наши взгляды. Эта нить… Она была не моя. Я не знаю, чья она была. Может быть… судьба. Я, конечно, ведьма. Но судьба… Она сильнее меня.