Значит – старик. По голосу даже пол не разобрать, настолькостарый.

Но глаза острые – разглядел, что штаны на мне флотские,рубашку-то я жгутом скрутил и на плечо закинул…

– Не душегуб я. И форму ни с кого не снимал! И тебе вреда непричиню!

– Все вы так говорите, – откликнулся недоверчивый хозяинголосом человека, которого за последнюю неделю убили раз пять. – На чем плавал?

– На «Сыне Грома», – не задумываясь соврал я. – Старшийматрос, Марсель меня зовут.

– А чего здесь делаешь?

– В Лион я иду, к своим. Вот, хотел ночевать напроситься…

– Так я и думал, – мрачно ответил старик.

Я топтался перед дверью, размышляя, не стоит ли отправитьсяподальше от старого маразматика с пулевиком.

– Дождь сильный собирается?

– Сильный, – подтвердил я.

– Тогда иди в курятник. Выбери курицу пожирнее, придуши итащи сюда.

Ствол пулевика качнулся и скрылся. Хозяин так и необъявился.

– Какую курицу? – растерянно переспросил я.

– Пожирнее! – рявкнул дед с неожиданной силой.

Ну и дела. Пожав плечами, я пошел в курятник, закрытый лишьна щеколду, и действительно обнаружил там десятка два куриц. Пинками отогнавсамых проворных от дверей, я схватил первую попавшуюся и свернул ей шею.

Неужели для деда даже нет разницы, хорошую несушку в суппустить или бестолковую старую птицу?

– Поймал? – осведомился дед из-за двери.

– Ну да…

– Тогда входи.

Дверь открылась, и я наконец-то увидел хозяина. Выглядел они впрямь лет на восемьдесят, но при этом вполне крепким, чтобы завалить курицусамостоятельно. Пулевик – немногим его младше, кремневый, с длинным стволом,дед по-прежнему держал наготове.

– Счастливый ты, – непонятно сказал он. – Дай куру.

Я вручил ему бедную птицу с полной уверенностью, что теперьмне прикажут убираться вон, а то еще и сопроводят приказ порцией свинца.

Дед глянул на курицу, покачал головой:

– Ты, парень, не только птицам привык шею скручивать. Верно?

И что он углядел в курице?

– Верно, – признал я. – Я же все-таки военный человек, дед.

Внутри домик тоже был чистым и опрятным. Вряд ли старик сампорядок поддерживает. Большая комната, из нее еще две двери внутрь, стол –внушительный, не на одного, на нем яркая керосиновая лампа. Камин пылает, кнему два кресла придвинуты. Шкаф – а на полках, под стеклом, помимо посуды ивсякой мелочевки, десятка три книг. Ого!

– Знаем мы таких военных, – мрачно изрек дед. – Сумеешьощипать?

– Дело нехитрое.

– Пошли.

За одной из дверей оказалась кухня. Я огляделся –растопленная плита, в железной – железной! – кастрюле кипит вода, на полках –немало продуктов. Столовые приборы – деревянные, но нож железный, и кастрюльмедных – две, и сковорода чугунная… Богатый старик! Зачем ему жить в глуши? Иуж тем более – зачем пускать незнакомцев?

– Дед, а ты сам не душегуб, часом? – осведомился я.

Дед захихикал. Сухой, жилистый, даже сейчас, слегка горбясь,он был выше меня ростом. Сил, конечно, у него немного, но в общем все выгляделокак в страшной детской сказке. Заблудились дети в лесу, пришли в домик, а тамих старик-людоед встретил…

– Конечно. Видел же – я такой душегуб, что на солнечный светбоюсь высунуться, – охотно ответил он.

– Ладно, старик, пойду… – сказал я.

– Да подожди… – Он отставил свое ружье в угол. – Не душегуб,не бойся. Свари куру, я картошки почищу. Есть-то хочешь?

– Всегда, – освобождая ему место у стола, ответил я.

Вдвоем мы за полчаса соорудили ужин. Пока курица варилась,дед молча достал бутылку вина, разлил по хрустальным бокалам, первым отпил.

– За твое здоровье, старик, – сказал я, делая глоток.

– Жан. Меня зовут Жан.

Жан так Жан.

– А тебя как звать?

– Я ведь говорил – Марсель.

– Недослышал, прости уж старика.

Ага, такой недослышит.

– Не боишься случайных людей в дом пускать? – спросил я. –Как-никак живешь богато.

– Ты же честный человек! – наигранно удивился дед.

– Отец Жан, я не дурак. Странно ты себя ведешь. До городакилометров двадцать, так? Земля вокруг твоя…

– Я мирный селянин…

– Да какой ты селянин, – ухмыльнулся я. – Не сеешь, непашешь, лозу не растишь, из живности одни куры…

– Живу не с земли. Но на земле.

– Как знаешь, – пожал я плечами. – Приютишь на ночь –спасибо.

– Да пущу я тебя, все будет с кем поговорить. Достань лучшеиз шкафа сыр, нарежь…

– Кто ты, Жан? – тихо спросил я. – Если простой человек – токак живешь тут один, никого не боишься? Если святой – то не слишком-то святуюжизнь ведешь. Если ангел Господний – то не к лицу тебе таиться, правды неговорить.

– Э, святых-то я еще встречал, – вздохнул старик. – А вотангелов – не приходилось… Я всего лишь отшельник.

Отшельников встречать мне доводилось. Но выглядели они…

– Дед, я человек прямой, военный…

Старик ухмыльнулся. Да что такое, за три дня никто в моеммаскараде не сомневался, а этот будто в игру со мной играет!

– Ну ладно. Я простой лекарь. Когда-то им был. А сейчасдоживаю тот век, что мне остался…

– И как это тебя от душегубов хранит?

– А ты подумай, Марсель, – усмехнулся старик. – Подумай.

– Лихих людей лечишь? Нехорошо!

– Лечить всегда хорошо. Я законов не нарушаю – если исцелюдушегубца, то страже о том сообщу. А дальше ее дело… пусть ищет.

– Встречал я таких лекарей. Только клятва Гиппократа отстражи…

– Может, и не спасает. А вот титул – да.

Я оторопело смотрел на старика.

– Я – барон.

– А я – граф.

За окном застучали первые капли дождя. Дед недовольнонахмурился:

– Молодой человек, я не лгу.

– Допустим, и я тоже, – зло огрызнулся я.