– Когда они ушли?

– Миссис Хаббард уходила перед чай, она еще на улица.

– Так. Дальше.

– Мистер Нигель уходил полчаса назад, приблизительно. Околошесть часов. Он был очень расстроенный. Он пришел с вами сейчас.

– Ага, хорошо.

– Мисс Валери, она выходила ровно в шесть. По радио как развремя: пип-пип-пип. Она одетая для коктейль, очень нарядный. Она еще не пришла.

– А все остальные были здесь?

– Да, сэр. Все.

Шарп заглянул в записную книжку. Он заметил время, когдазвонила Патрисия. Это произошло в шесть минут седьмого.

– Значит, все уже были здесь? А может, кто-нибудь пришел впромежутке между шестью и половиной седьмого?

– Только мисс Салли. Она ходила посылать письмо почтовыйящик и возвращалась.

– Вы не знаете, когда точно она вернулась?

Жеронимо наморщил лоб:

– Она возвращалась, когда были новости.

– Стало быть, после шести?

– Да, сэр.

– А что именно передавали?

– Не помню, сэр. Но не спортивные новости. Потому что, когдапо радио спорт, мы выключаемся.

Шарп мрачно усмехнулся. Весьма широкий простор длядеятельности. Исключить можно было только Нигеля Чэпмена, Валери Хобхауз имиссис Хаббард. Предстоял долгий, утомительный допрос. Кто был в гостиной, ктонет? Кто мог за кого поручиться? Вдобавок ко всему у многих студентов, особенноу азиатов и африканцев, отсутствовало ощущение точного времени. Так чтоработенка инспектору предстояла незавидная. Но выполнить ее было необходимо.

Обстановка в комнате миссис Хаббард была гнетущей. Самамиссис Хаббард, еще не успевшая переодеться в домашнее платье, сидела надиване; ее милое круглое лицо вытянулось, в глазах застыла тревога. Шарп ссержантом Коббом сели за маленький столик.

– Наверное, она звонила отсюда, – сказал Шарп. – После шестив гостиной было много народу, но все утверждают, что из холла никто не звонил.Конечно, целиком полагаться на них нельзя, они никогда не смотрят на часы. Нодумаю, скорее всего, она звонила в участок отсюда. Вас не было, миссис Хаббард,но ведь вы, наверное, не запираете дверь?

Миссис Хаббард покачала головой:

– Нет… Миссис Николетис всегда запирала, а я – нет…

– Хорошо. Значит, Патрисия Лейн пришла сюда, она быластрашно взволнована тем, что вспомнила. Во время разговора дверь открылась, икто-то заглянул или вошел. Патрисия замолчала и повесила трубку. Почему? Может,потому, что именно этого человека она и подозревала? Или же просто решила, чтоосторожность не помешает? Оба предположения вполне вероятны, но я личносклоняюсь к первому.

Миссис Хаббард закивала, соглашаясь с инспектором.

Тот продолжал:

– За Патрисией, очевидно, следили. Может быть, подслушивалипод дверью. Потом вошли, с явным намерением помешать ей договорить. А потом… –лицо Шарпа помрачнело, – она пошла с Патрисией, непринужденно болтая опустяках. Может, Патрисия обвинила ее в пропаже соды, а она попыталасьоправдаться.

Миссис Хаббард резко спросила:

– Почему вы говорите «она»?

– М-да, забавная вещь – местоимение! Когда мы обнаружилитруп, Нигель Чэпмен сказал: «Я убью того, кто это сделал. Я убью его!» «Его»,отметьте! Нигель Чэпмен был абсолютно уверен, что убийца – мужчина. Может,потому, что представление о жестокости и насилии связано у него с образоммужчины. А может, он кого-нибудь подозревает. Мы еще успеем выяснить, что кчему. Но я лично склонен думать, что убийца – женщина. Почему? Очень просто.Кто-то пошел с Патрисией к ней в комнату, и она восприняла это вполне естественно.Следовательно, это была девушка. Юноши крайне редко заходят на женскуюполовину, не так ли, миссис Хаббард?

– Да. Это нельзя назвать непреложным правилом, но онособлюдается довольно четко.

– Комнаты мальчиков находятся в другом крыле. Если предположить,что разговор Патрисии с Нигелем до его прихода в полицию был подслушан, топодслушать его могла, очевидно, женщина.

– Я вас понимаю. И некоторые девушки действительно проводятполдня, подслушивая под дверьми. – Она покраснела и добавила извиняющимсятоном: – Впрочем, я слишком резко выразилась. Ведь на самом деле, хотя дом нашпостроен на совесть, часть стен была разрушена и перебрана, а новые перегородкитоненькие, как картонки. Через них все слышно. Правда, Джин действительно любитподслушивать, что есть – то есть. Это у нее в крови. И конечно, когда Женевьевуслышала, как Нигель говорит Пат об убийстве матери, она не преминулаостановиться, ловя каждое слово.

Инспектор кивнул. Он уже успел побеседовать с Салли Финч,Джин Томлинсон и Женевьев. Он спросил:

– А кто живет рядом с Патрисией?

– С одной стороны – Женевьев, но там надежная старая стена.С другой стороны, ближе к лестнице, – комната Элизабет Джонстон, у неевременная перегородка.

– Круг слегка сужается, – сказал инспектор. – Француженкаслышала конец разговора, а собиравшаяся на почту Салли Финч – начало.Следовательно, подслушать было практически невозможно, разве что немножко всередине. Конечно, я исключаю Элизабет Джонстон, живущую за тонкойперегородкой, но, с другой стороны, совершенно точно установлено, что в моментухода Салли Финч она сидела в гостиной.

– Она постоянно была в гостиной?

– Нет, она заходила к себе за книгой. Как всегда, никто непомнит, когда именно.

– Это мог сделать любой из студентов, – беспомощно сказаламиссис Хаббард.

– Если полагаться только на их слова, то да, однако у насесть кое-какие дополнительные улики.

Он достал из кармана маленький пакетик.

– Что это? – взволнованно спросила миссис Хаббард.

Шарп улыбнулся:

– Волосы… Патрисия Лейн сжимала их в кулаке.

– Вы хотите сказать, что…

В дверь постучали.

– Войдите! – откликнулся инспектор.

Дверь распахнулась, и на пороге вырос Акибомбо. Его черноелицо расплылось в широкой улыбке.

– Простите, – сказал он.

Инспектор Шарп раздраженно перебил его:

– Да, мистер… м-м… что у вас там?