– Простите, но мне необходимо делать заявление. Чрезвычайноважный заявление, проливающий свет на этот печальный трагедия.

– Хорошо, мистер Акибомбо, – покорно сказал инспектор Шарп,– рассказывайте, я вас слушаю.

Акибомбо предложили стул. Он сел, глядя на обратившихся вслух инспектора и миссис Хаббард.

– Благодарю вас. Я начинаю?

– Да-да, пожалуйста.

– Видите ли, иногда у меня бывает неприятный ощущение вобласти желудок.

– Ай-ай-ай!

– Меня мутит, как выражается мисс Салли, но вдействительности меня не совсем мутит. Я хочу сказать, у меня нет рвота.

Инспектор Шарп с трудом сдерживался, выслушивая этимедицинские подробности.

– Да-да, – сказал он. – Очень вам сочувствую. Но вы собиралисьрассказать…

– Может, это от непривычная пища. У меня здесь, – Акибомботочно указал где, – очень наполнено. И еще я думаю, меня мутит потому, что намдают мало мясо и много… как это говорится… углеродов.

– Углеводов, – машинально поправил инспектор. – Но я непонимаю…

– Иногда я пью маленький таблетка, мятный сода, а иногдапорошок для желудок. Что именно – неважно, главное – что из меня сразу выходитмного воздуха. – Мистер Акибомбо весьма реалистично изобразил отрыжку. – Послеэтого, – он ангельски улыбнулся, – я чувствую себя гораздо лучше, гораздолучше.

Лицо инспектора густо побагровело.

Миссис Хаббард повелительно сказала:

– Мы все прекрасно понимаем. Ближе к делу!

– Да. Конечно. Как я говорил, это случалось в начале прошлойнедели… я точно не помню. Макароны были очень хорошие, и я очень много кушал ипотом чувствовал очень плохо. Я пытался работать для моего преподавателя, нодумать, когда здесь, – Акибомбо опять продемонстрировал где, – наполнено, оченьтрудно. Это было после ужин, и в гостиной была только Элизабет. Я говорю: «Утебя есть сода или порошок для желудок? Мой кончился». А она говорит: «Нет. Но,– говорит она, – я видела у Пат в комод, когда возвращала ей носовой платок. Ятебе принесу, – говорит она. – Пат не будет сердиться». И она ходила наверх иприносила мне пузырек. Почти пустой, сода почти нет. Я говорил «спасибо» и шелв ванную, насыпал в воду почти полный чайный ложка, размешивал и пил.

– Чайную ложку? Чайную ложку! Боже мой!

Инспектор ошалело уставился на Акибомбо. Сержант Коббизумленно подался вперед. Миссис Хаббард невнятно пробормотала:

– Распутин!

– Вы проглотили чайную ложку морфия?

– Да, потому, что я думал: там сода.

– Ах, конечно… Но почему с вами ничего не случилось?

– Я потом был болен, серьезно болен. У меня не просто былаизжога. Мой живот очень, очень болел.

– Не понимаю, как вы вообще остались живы!

– Распутин, да и только, – сказала миссис Хаббард. – Тоготоже травили ядом и никак не могли отравить!

Мистер Акибомбо продолжал:

– Потом, когда следующий день мне становилось лучше, я бралпузырек, в котором сохранялась маленькая слой порошка, и ходил к аптекарю. Яхотел знать, что такое я принял, от чего мне становилось так плохо?

– И что он сказал?

– Он сказал, чтобы я приходил позже, а когда я приходил, онговорил: «Ничего удивительного! Это не сода. Это бора… бореный кислота. Выможете класть его в глаза, но если пить чайный ложка этот бореный кислота, вызаболеваете».

– Борная кислота? – остолбенел инспектор. – Но как онапопала в этот пузырек? Черт побери, куда делся морфий? – застонал он.

– У меня голова кругом идет.

– Простите, я продолжаю, – сказал Акибомбо. – Я стал думать…

– Ага, – сказал Шарп. – И что же вы надумали?

– Я думал о мисс Селия и о том, как она умерла; о том, каккто-то после ее смерти входил в ее комната и оставлял пустой пузырек с морфий ималенькая записка, говорившая, что она убила себя.

Акибомбо на мгновение умолк, инспектор ободряюще кивнул.

– И я… я говорил: кто мог это сделать? И я думал, что еслиэто девушка, то это легко, а если парень, то нет, потому что он долженспускаться по наша лестница и подниматься другая, и кто-то может просыпаться ивидеть или слышать его. И я думал опять и говорил: предположим, это кто-то внаша половина, но в комнате рядом с мисс Селия… ведь только ее комната соседняяс наша половина, да? У него балкон, и у нее балкон, и она спит с открытый окно,потому что это гигиенично. И следовательно, если он большой, сильный иатлетичный, он может прыгнуть в ее балкон.

– Кто из мальчиков жил рядом с Селией? Кто же, дай богпамяти? – сказала миссис Хаббард. – Ах да, Нигель и…

– И Лен Бейтсон, – закончил инспектор, притрагиваясь кбумажному пакетику. – Лен Бейтсон.

– Он очень хороший, очень, – грустно сказал мистер Акибомбо.– И он мне очень нравится, но мы не можем проникать в глубины человеческойпсихологии. Разве нет? Так утверждает современная теория. Мистер Чандра Лалочень сердился, когда его бореный кислота для глаз исчезался, а когда яспросил, он сказал, что ему говорили, что бореный кислота брал Лен Бейтсон…

– Значит, морфий, который лежал в ящике Нигеля, заменилиборной кислотой, а потом Патрисия Лейн заменила содой то, что она считаламорфием, но на самом деле в пузырьке была борная кислота… Так-так… Понимаю…

– Но я вам помог, правда? – вежливо спросил мистер Акибомбо.

– Да, конечно, мы вам крайне признательны. Но, пожалуйста,мистер… м-м… не распространяйтесь больше на эту тему.

– Не беспокойтесь, сэр. Я буду очень осторожным.

Мистер Акибомбо церемонно поклонился и вышел из комнаты.

– Лен Бейтсон! – расстроенно сказала миссис Хаббард. – Ахнет! Нет!

Шарп взглянул на нее:

– Вам грустно думать, что Лен – убийца?

– Да, мне нравится этот паренек. Характер у него, конечно,не сахар, но мне казалось, что он очень хороший мальчик.

– Многие преступники с виду хорошие, – возразил Шарп.

Он осторожно развернул пакетик. Миссис Хаббард наклониласьвперед… На белой бумаге лежали два коротких курчавых рыжих волоска.

– Боже мой! – сказала миссис Хаббард.