Эдди, который только что засыпал, поднимает голову:

— Чего ты ржешь?

Стрелок трясет искалеченною рукою и качает головой. Потомучто он понимает, что был неправ. Корт не стал бы сносить Эдди голову за этуубогую кривенькую волокушку. Роланд думает даже, что Корт бы его похвалил —причем хвалил он так редко, что мальчик, с которым подобное происходило, дажене знал, что ответить: он лишь хлопал глазами и открывал рот, как рыба, толькочто вытащенная из воды.

Каркасом для волокушки служили две тополиные ветви, примерноодинаковой длины и ширины. Скорее всего, бурелом, — предположил стрелок. Каркасподдерживали ветки поменьше, которые Эдди закрепил посредством всего, чтоимелось в наличии: ремнями патронташа, клейкой лентой, которой он прикрепил ктелу мешочки с бес-порошком, даже сыромятным шнурком от шляпы стрелка ишнурками своих кроссовок. Поверх веток он положил одеяло Роланда.

Корт не стал бы дубасить Эдди, потому что, несмотря на своюслабость, Эдди, по крайней мере, не плюхнулся на задницу и не принялсяоплакивать злую судьбу. Он [решил] сделать хотя бы что-то. Он попытался.

И Корт наверняка похвалил бы Эдди, в своей обычной манере —едва ли не грубо, потому что какой бы дикой ни выглядела эта штука, онасработала. И тому доказательство — долгие следы, протянувшиеся до самогоберега, где они сходились в перспективе в единую точку.

— Ты их видишь? — спрашивает Эдди. Солнце спускается загоризонт, расплескивая по воде оранжевую дорожку, и стрелок соображает, что наэтот раз он был в отключке часов шесть, если не больше. Он окреп и сам эточувствует. Он садится и смотрит на воду. Ни берег, ни пейзаж, простирающийся дозападного склона гор особенно не изменились, разве что только в деталях:например, комочек перьев, шевелящихся на ветру — мертвая птица ярдах в двадцатислева и в тридцати ярдах от кромки воды. Но, помимо таких мелочей, они какбудто и не сдвигались с места.

— Нет, — говорит стрелок. И чуть погодя: — Да. Вон там один.

Он показывает. Эдди всматривается и кивает. Солнцеспускается ниже, и оранжевая дорожка на море постепенно окрашивается в цветкрови, первые омарообразные чудища выходят из волн и расползаются покаменистому берегу.

Двое неуклюже несутся наперегонки к дохлой чайке. Победительнабрасывается на нее, перерезает клешней пополам и начинает запихивать в пастьгниющие останки.

— Дид-а-чик?— вопрошает он.

—Дуд-а-чум?— отзывается второй. —Дод-а…

БА-БАХ!

Револьвер Роланда обрывает расспросы второго чудовища. Эддиспускается к нему и поднимает за хвост, не сводя настороженного взгляда с егособрата. Тот, однако, не доставляет ему никаких проблем: он занят чайкой. Эддиприносит добычу. Чудище еще корчится, воздевая и опуская свои клешни, но вскореоно замирает. В последний раз выгибается хвост, а потом просто падает — неопускается. Вяло повисают клешни.

— Кушать сейчас будет подано, масса, — говорит Эдди. —Выбирайте: филе из ползучего гада клешнистого или филе из клешнистого гадаползучего. Что вам больше понравится, масса.

— Я тебя не понимаю, — отвечает стрелок.

— Все ты понимаешь, у тебя просто нет чувства юмора. Кудаоно делось?

— Отстрелили, наверное, где-нибудь на войне.

Эдди улыбается:

— Сегодня ты вроде уже оживаешь, Роланд.

— Мне тоже так кажется.

— Ну, тогда, может, ты завтра сумеешь немного пройтись.Сказать по правде, дружище, я уже заколебался тебя тащить.

— Я постараюсь.

— Да уж, пожалуйста, постарайся.

— Ты тоже сегодня выглядишь получше. — На последних двух словахголос Роланда ломается, как у мальчишки. Если я сейчас не замолчу, еще думаетон, я скоро совсем не смогу говорить.

— Сдается мне, я буду жить, — Эдди безо всякого выраженияглядит на Роланда. — Ты ведь даже не знаешь, как близко я подходил к этой чертепару раз. Однажды я взял один из твоих револьверов и на полном серьезе приложилего к голове. Взвел курок, подержал так немного, а потом отложил. Осторожненькоосвободил курок и засунул обратно тебе в кобуру. А ночью меня скрутило. Спазмы,судороги… По-моему, на вторую ночь, хотя не уверен. — Он качает головой идобавляет фразу, которую стрелок понимает и в то же время не понимает: — ТеперьМичиган для меня — как сон.

Хотя голос его опять падает до хриплого шепота, и сам онзнает, что ему нельзя разговаривать, Роланд задает вопрос, потому что ему нужнознать:

— Почему ты не нажал на курок?

— Ну, видишь ли, это теперь — мои единственные штаны, —отвечает Эдди. — А в последнюю секунду я вдруг подумал, что если сейчас я нажмуна курок, а это окажется очередная пустышка, я уже больше в жизни не наберусьсмелости повторить этот опыт… а если ты наложил в штаны, нужно немедленно ихпостирать, иначе будешь вонять до конца дней своих. Это Генри мне так говорил.Он научился этому во Вьетнаме. А поскольку как раз была ночь, и Омар Лестерпошел на прогулку, не говоря уж о всех его родственниках и приятелях…

Но стрелок уже хохочет, хохочет от души, хотя с губ егосрывается только трескучий хрип. Эдди сам улыбается и говорит:

— Кажется, в той войне твое чувство юмора отстрелили толькопо локоть.

Он встает, чтобы сходить к холмам за дровами.

— Погоди, — шепчет Роланд, и Эдди ждет. — И все-таки,почему?

— Потому, наверное, что я тебе нужен. Если бы я себя кокнул,ты бы пропал без меня. Ты бы точно коньки откинул. Потом, когда тыдействительно встанешь на ноги, я, может, попробую еще раз. — Он смотрит посторонам и глубоко вздыхает. — Может быть, где-нибудь в твоем мире есть Дисней-Лендили Кони-Айленд, но то, что я вижу сейчас, меня не особенно вдохновляет.

Он делает шаг, но медлит и оглядывается на Роланда. Лицо егомрачно и хмуро, но уже без болезненной бледности. Его больше уже не трясет,разве что иногда.

— Иногда ты меня абсолютно не понимаешь, да?

— Да, — шепчет стрелок. — Иногда — нет.

— Тогда я тебе разъясню. Есть люди, которым нужно бытьнужными другим людям. Ты меня не понимаешь, потому что ты — не такой человек.Сначала ты мною воспользуешься, а потом выбросишь, как ненужный бумажный пакет,к тому все и идет. Ну и пошел ты подальше, дружище. Ты — натура достаточнотонкая, чтобы тебе из-за этого было больно, и все же — достаточно крепкая,чтобы идти напролом и использовать тех, кто рядом, если так будет нужно. Неиз-за того, что ты такой мерзавец. Ты просто не сможешь иначе. Если я будуваляться тут на берегу и вопить о помощи, ты просто перешагнешь через меня,если я вдруг окажусь между тобой и твоей чертовой Башней. Я ведь правильноизлагаю?