из парка, мое зрение утратило четкость, и, как ни моргай, картина яснее не становилась.

Я стояла у океана, я знала, что прибой — это «красиво», но красота оставалась снаружи, как концепция, изучаемая на уроках литературы: вот метонимии, это ирония, а бьющиеся о берег сине-серые волны называются «красота».

Одед и сыновья всё смотрели и смотрели, и радовались увиденному, и лишь я одна изрекала пустые фразы в слабой надежде, что чувство как-нибудь проснется и заполнит собой голос.

В первый вечер Хануки позвонили Менахем и Рахель и поздравили нас четверых с праздником. Пара рук чистила картошку, вторая пара ее терла, и, пока я разговаривала со свекровью, трое мужчин развлекались, топая по деревянному полу кухни в такт песне «Мы пришли развеять тьму».

Подруга Рахели была в парикмахерской и прочитала там одну из моих старых колонок:

— Из серии про зоопарк, колонка, в которой Алиса едет верхом на слоне в Вифлеем. Моя подруга просто очарована рассказом о слоненке, который сбежал из каравана и очутился на церковной площади. Она звонила в зоопарк, чтобы убедиться, что дрессировщик действительно выводит слонов ночью гулять по шоссе, и в какие ночи он это делает, но ей не сказали. Она знает, что ты не любишь рассказывать публике, что у Алисы правда, а что нет, она спрашивает, может ты все-таки согласишься сделать для нее исключение. Подруга говорит, что, если это правда, она должна разбудить внуков и показать им караван, особенно маленького слоненка. Что скажешь?

Что я скажу? Что слон способен наступить на ребенка. Элиезер Хасмоней был насмерть задавлен слоном, а Элиезер не был ребенком.

— Элинор?

— Отговори ее. Я всё это придумала, слонов не бывает.

— Что-что? Я тебя плохо слышу.

— Тут мальчишки расшумелись.

— Слышу! Весело там у вас. Ну, хорошо. Дома поговорим. Поцелуй всех за меня, желаю веселого праздника!

*

Среди поздравлений, прибывших по электронной почте, было и возвышенное поздравление от сестры: «Пусть праздничные свечи всегда озаряют ваш путь», — написала она большими буквами, а буквами поменьше прибавила: «Папа и Джема передают вам всем горячий привет, они тоже поздравляют вас с праздником».

Интересно, она помнит папину художницу-любительницу еще со времен пансиона? Возникло ли у нее хоть раз подозрение, что папина с ней встреча в Вероне была не так случайна, как он ее описал? А может, сестра помнит его итальянку, сидящую во дворе со своей уродливой тощей подругой-англичанкой; может, она помнит ее и простила ему и это тоже. Потому что после того, как она простила «Первое лицо» после того, как связала меня с ним, как можно было не простить отца? И почему бы не пожелать ему счастья, которое тоже, наверное, дано милостью божьей? Возможно, это рука Бога соединила убитого горем изменника с Джемой, и наш отец тоже благословен, и только я проклята.

Я не спросила Элишеву, что она помнит, и не собиралась изучать ее мысли. Это не имело смысла: страшное прощение поглотило всё. И зачем? Шая не важен, он для меня никто, и теперь я одна слышу смех того, кто поцеловал сестре руку и купил ей орхидею.

Мужчины вопили и дурачились, толкая друг друга, как щенята, а пол под их ногами скрипел: «Осторожно, ты чуть не опрокинул маму вместе со сковородкой».

Чем сильнее я замыкалась в себе, тем больше они веселились, прикрывая непривычным шумом меня, мою отстраненность и все то, чего я не могла им дать.

Еще и еще раз я говорила им, что «просто задумалась», хотя большую часть того, что вертелось у меня в голове, трудно было назвать мыслями, я лишь сейчас привожу их в порядок. Какие-то обрывки детских песенок звучали снова и снова, словно я висела на телефоне и ждала ответа от коммутатора.

Я думала: «Как прелестна Элишева / как мила радость моя».

Я думала: «Две лапочки-дочки / одна Цили, вторая Гили».

Я думала: «Свечки ханукальные, как много историй вы знаете», и как только начиналось «ма рабу», «как много», я непроизвольно улыбалась.

— Что тебя рассмешило?

— Так, ничего. Истории…

Мама сочиняет истории. Может быть, мама вяжет в уме сюжеты. Возможно, мама мысленно воскрешает поблекший образ туристки из Вероны и скоро вставит его в приключения Алисы в Святом городе. Маму разбирает смех. Наша мама лучше всех. Всё прекрасно.

Вот только я ничего не сочиняла и не вязала, я распускалась. И пока я распускалась, «ма рабу / ма рабу», повторялось снова и снова, и я вдруг подумала, что марабу — это, в сущности, название птицы. Птицы-марабу с загнутым клювом, питающейся мясом. Как много птиц кружат над полями битвы, они откладывают яйца в разорванные животы, и из их яиц вылупляются паразиты анекдотов. Паразиты — это мерзко, но от анекдотов еще никто не умер. С ними можно жить.

Праздничным утром я проснулась в семь часов в кромешной темноте. Рассказ из книги «Первое лицо, Гитлер» грыз меня во сне, и он же меня разбудил. Не знаю, лежит ли в его основе историческая правда, но рассказ тщательно выписан с точки зрения первого лица. Конец тридцатых годов, точная дата не указана, как мне помнится. Фюрер встречается в своем кабинете с кем-то, чье имя он не упоминает, называя его «английский большевик». Член парламента от лейбористов приезжает в Германию, чтобы попытаться убедить ее лидера остановить процесс вооружения, и, увлеченный своей миссией, цитирует ему Нагорную проповедь. Описание сфокусировано на фигуре самозванного посла: он похож на мягкую грушу, которая уже начинает гнить. Только тронь его — и палец, проткнув кожуру, провалится в жидкую мякоть. На этой жирной большевицкой груше нарисован лягушачий рот, и этот ханжеский рот квакает проповедь Иисуса нищим и оскорбленным так потешно, что даже фройляйн, приносящая кофе, поднимает передник, чтобы скрыть усмешку. Но не только у фройляйн эта самодовольная груша вызывает смех, читатель тоже не может удержаться, его так и подмывает ущипнуть сочный фрукт, чтобы рот его закрылся, а глаза открылись.

Я проснулась с этой картиной, с мыслью о письме-прощении сестры, и о том, что Первое лицо ей не ответило.

Как прелестна Элишева / как мила радость моя / платье ей в цветочек сшила я, / оно совсем как у меня.

Я вылезла из постели, в темноте пошла на кухню и под бульканье кофеварки начала собирать себя из кусков к появлению своих мужчин, когда они проснутся, и к еще одному дню развлечений в самом красивом городе.

Подкрепленная крепким кофе и уже