Филип не изменил своего решения. Он должен ехать.

— По-моему, плачет, — шепнул Джордж в ответ.

Он махнул брату рукой, улыбнулся и выскочил за дверь. Онопять опаздывал, но теперь это не имело никакого значения. Учеба почтизавершилась. Скоро последний звонок, а в сентябре — Гарвард. Школа существовалалишь для того, чтобы встретиться с друзьями, пофлиртовать с девчонками —словом, хорошо провести время до обеда. Ему нравилось ходить в школу, но онникогда не был прилежным учеником вроде Филипа.

Жаль, конечно, что брат уходит на фронт, но Джордж несомневался, что Филип прав, а Эдвина — нет. Будь жив их отец, он сказал быЭдвине то же самое, но его, к сожалению, не было. А Филип уже взрослый и ведетсебя как настоящий мужчина.

Чуть позже Филип нашел Эдвину в саду и попытался продолжитьразговор с ней, но она яростно полола сорняки и притворялась, будто ничего неслышит. Потом, повернувшись к нему, она откинула с лица волосы. По ее щекамтекли слезы.

— Если ты не ребенок, так веди себя, как подобаетмужчине, и останься с нами. Из-за тебя я пять лет возилась с этой проклятойгазетой, так что же мне делать теперь? Забыть о ней?

Газета была совершенно ни при чем, и они оба понимали это.На самом деле она хотела сказать, что боится. Так боится, что не может дажедумать об отъезде брата, и сделает все, чтобы не пустить его в Европу.

— Газета может подождать. Дело не в газете, ты и самаэто прекрасно понимаешь.

— Дело в том… — Она хотела привести новые аргументы, ноязык не слушался ее.

Филип стоял перед ней такой сильный, молодой. Господи,сколько надежд связывала она с ним! Он не сомневался в собственной правоте ихотел, чтобы она поняла его, но это было выше ее сил.

— Дело в том, — прошептала она и протянула к немуруки. Он шагнул ей навстречу. — Дело в том, что я так люблю тебя, —она всхлипнула, — ну, пожалуйста, Филип, не уезжай…

— Эдвина, я должен.

— Ты не можешь…

Она думала о себе, о Фанни, о Тедди и об Алексис. Ведь онтак нужен им всем. А если он уедет, с ними останется только Джордж.Легкомысленный Джордж с его детскими шалостями, с консервными банками, привязаннымик лошадиному хвосту, с ручками, которые он «брал на время» из оставленных наулице автомобилей, с мышами, которых он выпускал в классе во время уроков…Милый родной мальчуган, целовавший ее перед сном, а как нежно его руки обнималиФанни… еще вчера совсем мальчишка… а осенью Джордж тоже уедет. Внезапно всеизменилось, как уже было однажды, но теперь у нее не было никого, кроме детей,и она не хотела терять их.

— Пожалуйста, Филип…

Ее взгляд умолял, и он почувствовал себя виноватым. Онприехал в Калифорнию сообщить о своем решении и, естественно, предвиделподобную реакцию, но все же…

— Без твоего согласия я никуда не поеду. Я не знаю, какмне быть, но если ты действительно так хочешь и если ты не сможешь обойтись безменя, тогда я откажусь. — Филип с тоской посмотрел на нее, и по его глазамЭдвина поняла, что у нее нет выбора: она должна отпустить его.

— Но если тебе все-таки остаться?

— Не знаю… — Филип печально осмотрел мамин сад,вспомнил ее и отца, которых они так любили, и вновь повернулся к сестре:

— Мне кажется, я всегда буду чувствовать себявиноватым, я не имею права позволять кому-то еще воевать за нас. Эдвина, я хочубыть там.

Его уверенный и спокойный вид повергал ее в отчаяние. Она непонимала, чем война притягательна для мужчин, но была уже готова примириться снеизбежным.

— Но почему? Почему именно ты?

— Потому что хоть для тебя я все еще ребенок, на самомделе это не так. Я вырос, Эдвина.

Она молча кивнула, распрямилась, отряхнула юбку, вытерлаладони. Прошло довольно много времени, прежде чем она, глядя ему в глаза,сказала:

— Я согласна.

Ее голос дрогнул, но она уже решилась. Хорошо, что онприехал, чтобы поговорить с ней. Не сделай Филип этого, Эдвина никогда бы несмогла его понять. Даже сейчас она не была уверена в правильности его поступка,но она уважала брата. В одном он прав: он больше не мальчик. И должен самотвечать за принятые решения.

— На что согласна? — Филип растерялся оттого, чтосестра так неожиданно уступила. Она улыбнулась.

— Я благословляю тебя, глупыш. Я предпочла бы, чтоб тыостался, но ты вправе сам определять свою судьбу. — Эдвина вновьпогрустнела. — Пожалуйста, возвращайся.

— Я обещаю… я клянусь… — Он обнял ее и крепко прижал кгруди.

Они долго стояли так, а Тедди смотрел на них из окна.

Весь вечер братья провели вместе. Филип укладывал чемодан ипредложил Джорджу захватить с собой в Гарвард кое-что из его вещей. Далеко заполночь они спустились в кухню, чтобы перекусить.

Джордж оживленно болтал, размахивая куриной ножкой, желалбрату удачи, говорил о хорошеньких француженках, но Филипу было совсем не доних.

— Береги Эдвину, — сказал он и предостерег Джорджаот искушений вольной жизни в Гарварде.

— Да брось ты! — Джордж ухмыльнулся, разливаяпиво.

Филип уже упаковал свой багаж, и до утра оставалось ещемного времени. Братьям не хотелось расставаться этой ночью, и Джордж знал, чтоЭдвина не рассердится, даже если они выпьют лишнего: сегодня особая ночь.

— И тем не менее не доставляй ей лишних хлопот, —настаивал Филип. — Ей было трудно заботиться о нас все эти годы.

Минуло пять лет со дня трагической гибели их родителей.

— Ну, мы вели себя не так уж плохо. — Джорджулыбнулся, отхлебнул пива и попробовал представить своего брата в военнойформе. Ему бы форма очень пошла, и Джордж пожалел, что не может поехать с ним.

— Если бы не мы, она, возможно, вышла бы замуж, —продолжал Филип задумчиво. — А может, и нет. По-моему, ей так и не удалосьпреодолеть свою любовь к Чарльзу. И, кто знает, удастся ли…

— Не думаю, что она к этому стремится, — сказалДжордж. Он хорошо знал характер своей сестры.

Филип кивнул.

— Ты только не огорчай ее. — Он ласково посмотрелна брата и поставил стакан. Затем улыбнулся и взъерошил волосы Джорджа. —Я буду скучать по тебе, парень. Желаю тебе успешной учебы в Гарварде.

— А тебе удачи, братец. — Джордж улыбнулся, думаяо приключениях брата во Франции. — Может, мы еще увидимся в Европе…

— И не думай об этом, — Филип покачалголовой, — ты нужен здесь. — По его глазам было видно, что ондействительно так считает.

Джордж вздохнул и произнес:

— Знаю. — А затем продолжил непривычно серьезнымтоном: