Кирилл обвел тоскливым взглядом пещеру. Когда-то виделпроект квартиры будущего, где в стенах кондиционеры, увлажнители воздуха,терморегуляторы, кормопроводы. В этой пещере это все есть, но есть и многобольше. Тли — существа нежнейшие, быстро погибают на сухом воздухе, особенно насолнце. Даже прячась на тыльной стороне листа, они обречены постоянно тянутьсок, чтобы не пересохнуть. В галле потребляют сока в десять раз меньше, воздухтут влажный. А живут в галле в три-четыре раза дольше... Но ведь тонкокожиелюди в этом мире больше похожи на тлей, чем на закованных в хитин муравьев!

— Заправляйся, — сказал он, старательно отгоняяидею переселения в галл. — Ждать нельзя: Саша может не выдержать...

— Парни из нашей команды все выдержат, — сообщилДмитрий угрюмо.

— Этот «парень» — да, но его сердце не такое железное.

От сиропа Дмитрий раздулся так, что едва не выплескивалосьиз ушей. Саша в сознание не приходила, лицо ее было белым и неподвижным.Дмитрий обвел взглядом необъятное стадо зеленых существ:

— Не захватить ли пару? Вдруг понадобятся в дороге?

— Они превратятся в сухие шкурки раньше, чем опустимсяна землю.

— Выходит, мы не самые-самые... Рядом с тлями мы простоорлы!

Сок брызнул под лезвием, как из баллона с давлением. Дмитрийотпрянул, углубил надрез, держась сбоку. Кирилл с другой стороны вцепился влипкий край, рванул на себя. Затрещала растительная ткань, вместе с потокомсока вывалился рыхлый ком, ноги по щиколотку оказались в липкой массе. Дмитрийс проклятиями, прилипая, вспорол внешнюю, самую толстую пленку. Из щели прямо влицо ударил горячий, как струя автогена, сухой воздух.

— Приготовились? — отрывисто сказал Дмитрий. Онвзял Сашу на плечо, другой рукой поудобнее перехватил бластер. — Бежим!!!

Кирилл отшатнулся, когда на него обрушился тяжелый кулакяростного солнца. Дмитрий прыгнул с черешка, пролетев расстояние, эквивалентноевысоте двадцатиэтажного дома, упал на другой лист, спрыгнул снова, на этот разпадал уже до самой земли.

Через два дня Кравченко разрешил навестить Сашу. Она виселана перекрещении трех тонких нитей, протянутых от стены к стене. Пластиковыйкорсет укрывал его почти полностью, высовывались только ноги, начиная отголени, даже шея была в толстом корсете. Глаза ее были закрыты.

Кирилл спросил шепотом:

— Как она?

— Жить будет. Хорошо, что случилось здесь. В БольшомМире ничто бы не спасло! Мизерная гравитация позволяет работать поврежденномусердцу, а ничтожное давление и резкое понижение температуры всего теласохранило жизнь... Вы принесли в глыбе клея буквально куски! Сам удивился,когда кончил сшивать: живет! Конечно, подниматься уже не сможет, позвоночникразмозжен, спинной мозг изжеван... Ориентируйтесь на сидячие... точнее, належачие работы. Пусть даже здесь не чувствует себя лишней.

Дмитрий молниеносно прижал руки к груди:

— А как же... как же работа испытателя?

Кравченко неожиданно и страшно налился кровью. Непривычнобыло видеть этого мягкого, интеллигентного человека трясущимся от гнева.

— Осточертели со своей выправкой! Орлы, герои,синеберетники! Разве нет достойных занятий? Сервантес так бы и остался бравымдесантником, то бишь бравым солдатом, если бы в бою ему не отсекли руку. Но содной воевать нельзя, зато можно написать «Дон Кихота»!

Вдвоем подошли к Саше вплотную. Хотя ступали бесшумно, онаощутила их присутствие, открыла глаза. Они были исполнены страданием.

— Ребята... вам уже сказали, чтобы мне готовили место вконторе? Буду слюни расходовать, перелистывая ваши отчеты... Слюни вместопатронов!

— Сашка, — проговорил Дмитрий тяжело, словноворочая камни, — мы еще повоюем!

Саша напряженно следила за его губами. Догадалась, знала ли,что будут утешать, ответила все тем же бесцветным голосом, в котором неосталось жизни:

— Врать не умеешь. Для этого надо родиться женщиной...Все уже знают, что я калека. Навсегда.

— Подумаешь, ухи, — возразил Дмитрийоскорбленно. — Бетховен вовсе был глухой, а какие симфонии выдал!Сервантес одной рукой писал роман, а художнику Камневу еще в детстве поездомноги отхватило вот досюда...

Он старательно показал, докуда отхватило ноги. Саша поняла,вздохнула:

— Ноги у меня остались... Но что толку?

В комнату осторожно вошел Кравченко. Его глаза ссостраданием смотрели на поникших Дмитрия и Кирилла:

— Через две недели выдам ее вам. Сейчас, извините...

Кирилл, выходя вслед за Дмитрием, внезапно подумал, что Сашавпервые упомянула о женщинах.

Через неделю бледная и чудовищно исхудавшая Саша уже лежалана широком ложе в своей комнате. Правая рука и туловище до пояса оставались впластиковом гипсе, подбородок поддерживал жесткий корсет. Она неотрывно следилаза Кириллом, который почти бегал взад-вперед, терял равновесие при поворотах,натыкаясь на плотную стену воздуха.

Дмитрий сидел на столе, свесив ноги. Его глаза с братскойлюбовью обшаривали измученное лицо напарницы.

— Прошу поддержать меня, — нервно говорилКирилл. — Покажется диким, невероятным, но здесь много невероятного, кчему уже привыкли. Прошу вас обоих поддержать меня. Вы поймете, что это самыйлучший выход... Станцию надо перенести в другое место! Эта стальная коробкаабсолютно неприемлема для жизни. Здесь всем хана, крест.

Дмитрий возразил с неудовольствием:

— Почему? Здесь все блага цивилизации.

— Да, цивилизация за нас, лишь культура против... Тыслышал недавний термин: «застой», «застойные явления»?

Дмитрий покосился на Сашу, ответил сердито:

— Глупости! Когда вкалываешь, никаких застойных явленийне возникает. Весь выкладываешься в работе, сублимируешь жизненную энергию,добиваешься высоких результатов в труде и спорте... А также в науке.

— Эту допотопную теорию я знаю, — прервалКирилл, — хотя как биолог мог бы объяснить на пальцах, даже ты все понялбы... Застой в том, что мы сами отрезаем себя от этого мира, противопоставляемсебя ему. Стальная коробка, скафандры для выхода... Масса оружия! На чужойпланете, что ли?

Дмитрий проговорил с ленцой, но взгляд был острым:

— Вижу, в твоем рукаве шевелится какая-то гадость.Давай выпускай ее. Сам знаешь, мы поймем, куда бы ты ни вел. Ты наш начальник,помнишь? А мы, как наполеоновская гвардия, бурчим, но идем.

— Вам тоже придется поработать, — сказал Кириллнесчастливо. — Я совсем не умею говорить с людьми!

— Я тоже не Цицерон. А ты, Сашка?