Я задумался, кивнул.

– Тогда будем опираться не столько на членов нашей партии,что помешаны на неприязни к Америке, сколько на посторонних людей, которым пофигу и Америка, и Россия, и все страны мира, а не по фигу только свой карман ижелудок. В давнее время американские политики сделали ставку на этогочеловечишку и… выиграли.

Белович морщился, кряхтел, хмурился, наконец сказал свеликой неохотой:

– А вы представляете, на кого тогда придется опираться?В первую очередь на всю ту дрянь, что всегда стелется под сильного.Всегда. Они и раньше мечтали стать американцами, да только на хрен американцамтакое дерьмецо?.. Это они называли детей Гарольдами да Роландами, а себя вИнтернете – Генрями или Ричардами, к тому же обязательно в латинскойтранскрипции… Им в кайф! Еще и медали будут требовать, мол, мы – первые…Противно.

Я тоже скривился, но лишь пожал плечами.

– А что делать? Когда ставка на массы, сам понимаешь,чем прельщать: билетом на концерт Рахманинова или бутылкой водки. Верно, большевсего сторонников будет среди любителей халявы. Я читал как-то мечтания одного…там приводится размер пособия на безработного в Штатах, сладкие ахи, мол, я бытак всю жизнь жил, на фиг мне с таким пособием искать работу… Что меняразозлило, так это отклики! Ни одна же сволочь не сказала, что пособие хорошо,но лучше все-таки работать. Хотя бы из-за более высокой зарплаты! Нет, на хреннам высокая зарплата, всех денег не загребешь, зато у нас духовность…

Распахнулась дверь, ввалился Лукошин. После вечернего визитако мне домой он даже внешне как-то подтянулся, в смысле – слегка подобралпузо, даже рубашку сменил и галстук повязал, хоть и криво, но все равнопрогресс – Лукошин при галстуке!

Он прислушался к разговору, сказал саркастически:

– Ну да, раскатали губу! Так Штаты и восхотят вас, сопливыхи ленивых, принять в свой чистый и ухоженный мир! Одно дело, когда принимают потысяче эмигрантов в год, это переварить можно, но сто сорок миллионов? Мы жезасрем всю страну!

Я поморщился.

– Во-первых, все сто сорок миллионов не ринутся в Америку.Это раз. Во-вторых, в самой Америке есть те, кто не хотел бы в ней присутствиярусских вообще, и есть те, кто хотел бы их очень. Мы будем ориентироваться навторых.

Белович добавил:

– И стараться расширить их круг.

– Да, стараться расширить.

– Так вам и дадут, – сказал Лукошин сварливо. – Даони удавятся, но не захотят подвинуться. Им все равно, что мусульмане уже в ихсобственной Америке вот-вот возьмут верх. И что негров и мексиканцев ужебольшинство. Всем кажется, что э т о случится не при их жизни, а послених – хоть потоп.

Оба смотрели на меня, я вспомнил профессора Олдвуда, чтовынужден заниматься политикой, покачал головой.

– Нет. Не всем так кажется. У нас есть на когоопереться и в Америке.

– Самое большое сопротивление будет от партиилодырей, – сказал Белович. Уточнил: – Местных лодырей, тунеядцев,халявщиков, что предпочитают жить на пособия. Их партия и так все время требуетувеличения пособий, а тут подвалят еще сто сорок миллионов рыл, что не хотятработать!.. Да местные костьми лягут, но не допустят присоединения России.

Лукошин грустно кривился, но не спорил. Я ощутилраздражение.

– Почему сто миллионов халявщиков? Мы же не халявщики?.. Этопервое. А второе – западные менеджеры сразу возьмут все производствои экономику в свои руки. Их послушают, послушают!

– Потому что штатовские? – сварливо поинтересовалсяЛукошин.

– И потому, – согласился я, – а еще русскомучеловеку всегда нужен барин. Вот приедет барин, барин нас рассудит… Баринпростому человеку нужен, чтобы тот заставлял делать то, что русский и сам быхотел делать: бросить пить, по утрам чистить зубы и делать зарядку, хорошоработать и много зарабатывать, хорошо одеваться, покупать новые квартиры ихорошие новые машины… Только самому трудно заставить себя, если можно не пойтина работу, а вместо этого вмазать по банке, но вот если будет приказыватьбарин… Барина можно критиковать, над ним посмеиваться, даже ненавидеть еговсеми фибрами, но необходимость барина-немца наши признают еще со временРюрика!

Через два дня я стоял у входа в офис и с радушной улыбкойнаблюдал, как подъезжают одна за другой машины. Пожалуй, мы единственнаяпартия, у которой даже руководящие члены прибывают на жигулях, волгах,москвичах, а то и пешочком от ближайшей станции метро. Вон прибыл напотрепанном москвиче Чуев, руководитель тамбовского отделения РНИ, плотносбитый, моложавый, одет с присущим политику консерватизмом, ибо в своем регионеориентируется в основном на старшее поколение, зато следом за ним вышел измицубиси восьмидесятого года выпуска – как только еще ездит? –Давыдов, молодой и очень энергичный лидер националистов Орла.

Я сошел по ступенькам, обменялся рукопожатием сДавыдовым, обнялся с Чуевым.

– Спасибо, что прибыли!

– Но ведь что-то срочное? – спросил Чуев.

– Очень, – заверил я. – Разве я решился бысозывать всех так внезапно?

Чуев размашисто перекрестился, бросил беглый взгляд посторонам, есть ли корреспонденты, что должны запечатлеть его приверженностьименно православной вере, спросил с тревогой:

– Снова какая-то беда?

– Еще нет, – ответил я. – И если мы примемправильное решение, то беда будет для других партий, а мы соберем победныефишки.

– Ого, – сказал он. – Располагай мною.

– Ловлю на слове, – сказал я серьезно. – Мнепонадобится каждый голос.

Третьим прибыл Троеградский, сильно постаревший за последниегоды экс-чемпион Советского Союза по лыжам, председатель пермского отделенияРНИ, он не обнимался и не пожимал руку, а звучно хлопнул по моей подставленнойладони, в его время так было принято обмениваться приветствиями, а мне, как лидерупартии, нужно знать все стили приветствий, уметь отвечать легко инепринужденно, таким образом молчаливо входя в этот закрытый клан, ложу,общество.

Власов и Белович, как мои заместители, стояли чуть выше поступенькам, ближе к входу, тоже обнимались, пожимали руки, хлопали по плечам испинам, улыбались, отпускали шуточки. В помещении неожиданно бразды в рукивзяла Юлия: вспомнила, что вообще-то училась на имиджмейкера, серьезноготовилась к этой профессии, так что приняла самое живейшее участие в шоу, какона называла съезд активистов, привела двух подруг и тоже подключила к работе:подготовить и украсить зал, привести в порядок буфет, создать атмосферупраздничности и торжественности одновременно.

Общий съезд у нас проводится обычно в снятом на это времяпомещении, но для пленума хватит и той самой большой комнаты в нашем здании.Делегаты поочередно входили в распахнутые двери, двое молодцев в хорошихкостюмах стоят неподвижно, только прощупывают всех взглядами: нет ли при себеоружия.