мира становилось на сторону любой страны, кроме Австрии. Сейчас оно добивалось союза с Австрией, отстаивало политику формирования независимого центра в Центральной Европе, предлагало реорганизовать Германию без вмешательства Франции или России и даже согласилось передать свои войска под австрийское командование. Все это было весьма соблазнительно. И все же Меттерних ясно представлял себе, что та самая чрезвычайная ситуация, которая обусловила прусское предложение, требовала от Австрии его отвергнуть. Заявления Харденберга об общих интересах двух центральных держав были не вполне справедливы. Для Пруссии драматические обстоятельства складывались скоротечнее, чем для Австрии. Вот почему Харденберг настаивал, чтобы центральные державы сформулировали условия своего союза и подкрепили их своими вооруженными силами. Между тем Меттерних, получивший только что разрешение Наполеона действовать самостоятельно, готовился к продолжительным и сложным переговорам. Политику аннексий нельзя было предпринимать, пока Австрия не вовлечена в союз с Россией. Поэтому Меттерних с ходу отверг идею австро-прусского альянса. Аналогичную угрозу для Австрии он ощущал и в предложении Пруссии одобрить разрыв с Наполеоном. В связи с этим австрийский министр весьма предусмотрительно отверг просьбу об одобрении предложения в официальном порядке, хотя неофициально дал понять, что, по его личному мнению, у Пруссии не было другого выхода. То же мнение выразил в беседе с Кнезебеком кайзер. Между тем на данный момент угроза состояла также в том, что если бы Фридрих Вильгельм не подчинил своему руководству роптавших офицеров, студентов-волонтеров и других возмущенных подданных, то это сделали бы царь и Штейн. Кнезебек же покинул 30 января Вену и вернулся в Потсдам с пустыми руками.

Теперь у Харденберга не было иного выхода, кроме как обратиться в сторону России и извлечь из торга с ней максимальную выгоду. Меттерних, таким образом, косвенно содействовал появлению на свет печально знаменитого договора в Калише, который со временем становился все более опасным для Австрии, подобно упущенному из виду шулеру в карточной игре. Договор был подписан 28 февраля в итоге переговоров Кнезебека. Он обещал Пруссии восстановление «реальной мощи, которой она обладала до войны 1806 года» в территориальном и финансовом отношении, а также в численности населения. Это не предусматривало, однако, возвращение Пруссии тех же провинций, что у нее были прежде. Ей было гарантировано владение провинциями, находящимися под ее властью, включая Восточную Пруссию, однако в Польше она должна была вернуть себе только «территорию, которая обеспечит связь Восточной Пруссии с Силезией в географическом и военном отношении» – туманная ссылка, которую можно было интерпретировать либо как возвращение больших районов Кульма, Бломберга и Позена, либо как передачу всего лишь окраин этих районов. В качестве компенсации Пруссия должна была получить территории «в северной части Германии, за исключением бывших владений Ганноверского дома», которые отличались бы «компактностью и расположением, необходимыми для формирования независимого политического целого». Саксония не упоминалась в договоре как ресурс компенсации, но в связи с необходимостью восстанавливать Ганновер и удовлетворить родственников царя в Мекленбурге, какая-либо другая территория, кроме саксонской, вряд ли имелась в виду. Александр дал Харденбергу заверения в этом в устном порядке. Статьи договора требовали от сторон воздерживаться от подписания сепаратного мира. Россия должна была выставить армию численностью в 150 тысяч человек, Пруссия – в 80 тысяч, помимо «национальной милиции».

Хотя договор был не лучшим выбором для Пруссии, он не поставил ее в рабское положение, подобно тому как это сделал год назад пакт с Францией. Этот договор принес Пруссии определенные выгоды. Была устранена угроза отторжения Восточной Пруссии, гарантирована сохранность всех исконных земель Пруссии. Россия обязалась оставаться в состоянии войны до тех пор, пока Пруссии не будут обеспечены возвращение территорий, принадлежавших ей до поражения при Йене, и их полная безопасность. Во время триумфа Наполеона территориальные претензии Пруссии были обращены в сторону Ганновера, теперь они повернулись в сторону Саксонии. Это был действительно благоприятный поворот. Наполеон передавал Пруссии Ганновер лишь на время, между тем как Александр должен был сдержать обещание о возвращении Пруссии ее части Польши. Договор не упоминал о гегемонии Пруссии в Северной Германии, но осуществить эту цель она имела больше шансов при поддержке России, нежели при помощи Австрии. При поддержке России Харденберг мог вести переговоры с Меттернихом на равных. Существовало одно условие, которое учитывал и Меттерних, обхаживая Наполеона: чтобы пользоваться плодами союза, обеспечить себе безопасность, взаимодействуя с сильной державой, слабый партнер должен отбросить колебания и полностью довериться ей. В Берлине никто не осознавал этого четче, чем Фридрих Вильгельм. В последующие два года он неукоснительно соблюдал это условие, временами даже вопреки возражениям своих министров и большинства стран Европы.

Для Александра договор в Калише стал тоже поворотным пунктом. Он ознаменовал непоколебимую решимость царя перенести войну на территорию Германии. Гарантии относительно Восточной Пруссии явились жертвой локальной выгоды ради грандиозных целей, угадывавшихся частично в отказе вернуть Пруссии польские земли. Фактически в то же время царь снова затеял переписку с Чарторыйским, предлагая восстановить Польшу. Договор осложнил также до определенной степени политику Александра, имевшую целью оказывать влияние на европейские дела через движение сопротивления. Это был банальный межгосударственный договор. Он подразумевал кабинетную войну вместо народной. Статья о национальной милиции относилась к одной Пруссии. В отношении других стран в договоре говорилось только о «вступлении в великую эпоху независимости всех государств, желающих освободиться от ярма, в котором Франция их держала много лет». В договоре не упоминалось об освобождении или объединении Германии. В нем не было и намека на «конституционную федерацию», которую предусматривала конвенция Бартенштайна 1807 года. Поскольку прусские войска взаимодействовали с Россией, смысла в дальнейших усилиях, чреватых дестабилизацией прусского режима, не было. Фридрих Вильгельм и так подвергался достаточному давлению снизу, подталкивавшему его обратиться к народу с призывом взяться за оружие. Месяц спустя он делал это не единожды.

Таким образом, в гласных статьях договора Харденберг и царь взяли на себя труд ободрить, насколько это было возможно, другие германские государства и поощрить их следовать примеру Пруссии. Однако среди германских князей был один правитель, от которого участники договора не хотели таких действий. Речь идет о короле Саксонии, в сохранении которого у власти не были заинтересованы ни Россия, ни Пруссия, поскольку территория королевства предназначалась для распределения в рамках взаимных обязательств. Что произойдет, если монарх вдруг объявит себя сторонником союза? Смогут ли тогда Россия и Пруссия реализовать свой план на политических основаниях, не говоря уж о моральных? К счастью для новых союзников, Фридрих Август и его франкофильский министр граф Сенфт тратили драгоценное время в тщетных попытках выторговать Варшаву у поляков. Союзников устраивало